Поэзия Михаила Позднякова: мурашки по коже…
У апошнім нумары «Ліма» - новы вушак ад Пазнякова. Чытаеш і міжвольна закрадаецца сумнеў: гэта вершы для разумова адсталых, ці?.. Усё гэта ў беларускай паэзіі было сотні разоў. Прычым, было напісана на значна больш высокім узроўні. І ў таго ж Пазнякова падобныя каравыя «адкрыцці» з такімі ж каравымі рытмамі і рыфмамі былі ўжо сотні разоў. Каму гэта трэба?! Зразумела, акрамя самога, мноства разоў лаўрэата і зноў – прэтэндэнта, ўжо на самую высокую(!) прэмію ў Беларусі - Дзяржаўную...
ПАЭТ
Графомания – это не только непреодолимое влечение к писательству. Это еще и символ бездарности. Писатель, особенно поэт, строчит днями и ночами напролет все, что приходит в голову, насилует бумагу, а сейчас и клавиатуру. Однако это еще не все. Ведь свои труды надо довести до читателя. Немногим графоманам и даже талантливым писателям такое под силу. Но литература в нашей стране в особых условиях. Есть ее государственный сектор – бюджетный союз писателей и карманные издательства А.Карлюкевича, А.Бадака, В.Шнипа и других. Тоже бюджетные. Есть библиотеки, которые помогают рассовывать книги бездарей и посредственностей по своим стеллажам.
Когда я ознакомился с подборкой стихотворений М.Позднякова, то был поражен: это все в том или ином виде уже встречал у пиита. Начал в этот раз он с муравьев, но о них практически ничего и не сказал. Говорил о людях. Притом так натужно, что «чалавекаў» захотелось потравить дустом. Мне кажется, даже в советское время в «Вожыке» такое не опубликовали бы. Но редакция «ЛіМ» не смогла отказать поэту-субстанции, который пронизал насквозь своими поделками издания холдинга «Звязда». Считаю, что М.Поздняков – самый влиятельный человек в СПБ и затмил Николая Чергинца, который уже просто досиживает в своем кресле председателя. Он уверенно «прет танком» на теплое место своего патрона. Один из претендентов.
Из-за плодовитости пиита, который утверждает, что у него нет творческих простоев, его творчество не подлежит критике. Не позволяет это делать и некогда вынесенный вердикт критика М.Южика – «графоман». Действительно, трудно у М.Позднякова найти стихотворения, относящиеся к поэзии. А как ее может произвести рифмоплет, производитель «виршей»? Вспомним А.Пушкина: «…не тот поэт, кто рифмы плесть умеет и, перьями скрыпя, бумаги не жалеет». Однако литературный волат (богатырь) (как и другие подобные «творцы») находится под пристальным вниманием портала «ЛитКритика», поскольку публикуется исключительно на счет бюджетных денег.
Мурашы
Дамок пад елкай вырас чынны,
Шчыруюць дружна мурашы.
Гляджу на клопат іх няспынны,
Ажно святлее на душы.
А дзесьці пачмурэлі людзі,
Знішчаюць радасць і жыццё,
Нібы ніхто іх не асудзіць
За дзікі шлях у небыццё.
Нібы зусім не чалавекі,
А крыважэры, дзікуны,
Бо гвалт пакуты, смерць і здзекі
Нясуць, пачварныя, яны.
Ідуць вайною брат на брата
Пад д'яблаў смех – забіць, спаліць.
У мурашоў нам, людзі, варта
Вучыцца ў гэтым свеце жыць.
Без боли следующее невозможно читать. Но я хорошо знаю приемы пиита, поэтому отношусь к сказанному, как и следует относиться к цинизму.
***
Іду палявою сцяжынай,
Самотную песню пяю...
Якою такою правінай
Час выкасіў вёску маю?
Крычы, не крычы, а навокал
Няма адгукнуцца каму.
Азерца заслепленым вокам
Дакор свой мне шле аднаму.
Ды пыл пад нагамі ўзлятае —
Ён хатай жывой быў спярша.
Заброддзе, калыска святая...
Няўцешная, плача душа.
Лирический герой (он же автор) в который раз приезжает в «мертвый дом» своего детства. Это печально. Мне пиит представляется неким литературным конгломератом – садонекрофилом. Из поездки в поездку видит одно и тоже и с завидным постоянством описывает одно и тоже, будто наслаждаясь, одновременно бичуя себя.
Стихотворение «Дома» мог написать и чукча из анекдота, который поёт о том, что видит вокруг. Душа у закоренелого горожанина болит, а вот «коску» он не мог забрать с собой в столицу, повесить на ковер в зале, и она, несчастная, «пад павеццю, // Ржавая, вісіць...» Именно коску мне жалко, а не растерзанную душу пиита.
Дома
Неба – у блакіце,
Бусел – як прыліп.
Сонцам залаціцца
Хата паміж ліп.
Невымоўна свежы
Мрою хлебны дух.
У рамонках межы –
Бляск іх не патух.
Палыном сівеюць
Сад і агарод,
Што ў тузе нямеюць
Тут не першы год.
Коска пад павеццю,
Ржавая, вісіць...
«Што з таго?» – здаецца,
А душа баліць.
И вот, «в который раз лечу «Москва-Одесса» (с), горожанин ревёт у нив. Спит на сене. Интересно, где он его берет? У соседей-стариков, наверное, которые не сумели сбежать в город. И снова начинается мазохизм. Для стимула герой смотрит на сад, дом и огород, которого давно нет. Бурьян трудно назвать огородом. И тут он, похоже, получает истинное наслаждение – «Ад болю ўвесь зайдуся». Далее становится понятным, почему герой доводит себя до такого состояния – начинаются галлюцинации.
У родны кут вярнуўся
Прыехаў зноў я да бяроз
Высокіх і дзівосных.
Да ніў, хвалюючых да слёз,
У сонечныя вёсны.
На сене сплю юнацкім сном,
А раніцай прачнуся –
Зірну на бацькаў сад і дом,
Ад болю ўвесь зайдуся.
На луг дзяцінства зазірну,
Вярну душу-гарэзу –
З разбегу, як раней, нырну
У сцішаную Грэзу.
Чуллівы самы, паплыву
Туды, дзе плачуць гусі.
Захмеляць травы галаву:
Дамоў! Дамоў вярнуўся!
Что герой мазохист подтверждает следующее: он испытывает наслаждение от чужой боли, не важно, людской или журавлиной. Убеждает в этом стихотворение «***Я дзіўна шчаслівы…». Любовь у лирического героя обязательно болезненная. Он плачет не только традиционно, но и сердцем.
***
Я дзіўна шчаслівы
На гэтай зямлі,
Дзе боль у нябёсы
Нясуць жураўлі,
Якую бясконца,
Балюча люблю,
Якой я любові
У неба малю,
Дзе сэрцам заплачу
Ад той дабрыні,
Якой так багата,
Куды ні зірні.
I нам не пагроза
Знявераны час,
Святла ён не згасіць,
Не выстудзіць нас.
«Кровь любви» – это что? Первая брачная ночь у некоторых молодоженов? Но мы уже знаем наклонности героя, и понимаем, почему о крови идет речь. Еще неплохо сшить сердце ниточкой. Впрочем, в остальном «Родная сцяжынка» повторяет уже много раз сказанное ранее.
Родная сцяжынка
Сцяжынка родная, святая –
Маёй любві яна крывінка.
Хоць кажуць, што любоў сляпая,
Ды бачыць цэлы свет сцяжынка.
Ад ганка сціплага штодзень
Бяжыць, вірлівая, жывая,
I сэрцы шнырыя людзей,
Нібыта нітачка, сшывае.
Сцяжынка родная, святая
Бяжыць купацца да ракі.
Хай кажуць – доля ў нас скупая,
Я вам зайздрошчу, землякі.
Маёй артэрыяй праз сэрца
Бяжыць праз далі, праз гады,
I ад яе ўжо мне не дзецца –
Ніяк, ніколі, нікуды.
Сцяжынка родная, святая
Ляціць да сонца, да аблок,
Дзе, мрою, мама залатая
Ласкава скажа мне: «Сынок».
Лирический герой никак не может без мокрых глаз. Это понятно. И он сознательно доводит себя до слез. Чем? Да все теми же видами родных просторов. Может он и сбежал от них, что постоянно ревел. Теперь его преследует просто невыносимое чувство вины.
***
Над старой, замшэлай хатай
Маладзік цікаўны звіс,
Клён старэчы, расахаты
Туліць голаў на карніз.
Глуха дзесь сава рагоча.
На яе нязвыклы смех
(Заглушыць нібыта хоча)
Наш дварняк рассыпаў брэх.
Па здзічэлай, змрочнай вёсцы,
Дзе тры хаты на вярсту,
Адзінокім, дзіўным госцем,
Растрывожаны, іду.
Цемра колкая такая
Навакол, бы ў страшным сне.
Чую, вёска сустракае
Насцярожана мяне.
Павярну да роднай хаты
З болем пра дзяцінны кут.
I заплачу, вінаваты,
Што радзіме горка тут.
Читая стихотворения подборки М.Познякова, ловлю себя на мысли, что меня заблокировали в неком закоулке времени и все события повторяются вновь и вновь. Слёзы, бярозы, труны хат, родны кут, бадылля, палын…
***
Вось ізноў у роднай вёсцы
Крочу вуліцай адзін
Саматлівым познім госцем,
Як знянацку, блудны сын.
Дождж ліецца, быццам слёзы.
Я знямеў, бы вінават,
Што бабулямі бярозы
Абдымаюць труны хат.
Родны кут
Тут раздолле сычам
і вакол ні душы.
Толькі памяць мяне
акунае ў былое
I паказвае мне
не самоту глушы,
А дзяцінства маё,
хоць кіно і нямое:
Вось чаромха кіпіць
пад святлістым акном.
Бэз разлівам густым
палымнее ля хаты...
А вось мама частуе
мяне малаком...
А вось я крочу лугам
на Грэзу да таты...
А вось вуліца ўся —
нібы ў казцы жывой:
Свецяць яркія зоркі
вяргіняў наўкола,
А вось хлопцы-сябры
басаногай гурбой
Запрашаюць мяне
на футбольнае поле...
А вось юная фея
пятнаццаці год
Да мяне падышла
і красой паланіла...
А вось белых бяроз
залаты карагод
На багатым двары
усміхаецца міла...
Я таму кожны год
на радзіму лячу,
Адмаўляю Парыж
і паўднёвыя пляжы,
Што я памяці фільмы
у вёсцы кручу,
Тыя, што анідзе
і ніхто не пакажа.
Я оторвался от подборки, от последнего стихотворения, и… заплакал. Это слезы счастья. Нет, мне вовсе не жалко героя, пиита. Я хорошо знаю, что удовольствие от своей писанины он получил и забыл о своих рифмосплетениях. Навсегда. Потому раз за разом он снова пишет: вот я приехал, косые хаты, бурьян-полынь, куры-муравьи… по дороге иногда может с коником, пасущимся у обочины, перекинуться парой слов…
А в редакциях холдинга «Звязда» уже, наверное, ждут новых поделок пиита. Ведь у них редакторские портфельчики тощенькие, даже представители Касты уже мало что дают. А сторонним, талантливым авторам трудно пробиться к читателю.
Как помнят постоянные читатели, Михаил Поздняков на сегодня самый издаваемый писатель белорусской современности – около шестидесяти книг (по версии В.НАУМОВИЧА) он издал за период с 2006 года, когда надежно и удобно устроился в кресле председателя Минского городского отделения СПБ. Пора готовить страничку в «Книге Гиннеса».
Я намеренно полностью публикую подборку, чтобы читатели могли сами составить представление о творчестве пиита. Конечно, те, кто еще с ним не знаком. Знающие не читают подобный продукт ремесла.
Алесь Новікаў
