Мы живем в странное время, странное в своей переменчивости, гигантском ускорении и не менее стремительном обновлении. Изменения принимают уже какие-то неуправляемые масштабы, не всегда оправданные. Возьму на себя смелость назвать наши времена ложными в своей суррогатности, из-за подмены многих понятий, взглядов и даже устоявшихся ценностей, когда вещи очевидные и азбучные пытаются сфальсифицировать: на белое говорят черное, и наоборот. И знаете, многие поддаются этому подмену.

В повседневной практике сталкиваешься со множеством обманок в продуктах, одежде, лекарствах, косметике, услугах автосервиса, ресторанов. Сегодня даже рядовая водка попадает в разряд подделки. На этикетках и ценниках заявлены известные марки, логотипы, они как бы настоящие, а на самом деле нам подсовывают халтурную подделку, имитацию, фуфло. Но что самое возмутительное, нас еще заставляют поверить в то, чего нет на самом деле. По определению.

Все бы ничего, если бы это касалось вещей материального мира, для поимки недобросовестных производителей созданы специальные службы, ну а если речь идет о предметах духовных, не вещных, например, литературе. Как быть в данном случае? Как определить литературную подделку? Где границы между художественной самодеятельностью и художественной литературой, и существуют ли критерии? Границы эти как-то незаметно размылись, вовлекая в свои берега все больше и больше любителей. Нет, может это и замечательные люди в своей профессии, которая прокармливает их самих, их семьи. В свободное от работы время лихо складывают рифмы, делятся своим творчеством за столом, когда по-домашнему сидят за столом, поют любимые старые песни и читают свои стихи. Ничего не имею против.

В литературе, в частности в поэзии, и прежде были, надеюсь, и сейчас существуют поклонники той или иной школы. Для молодых, особенно начинающих поэтов характерна подражательность, они много, запоем читают, учатся, сравнивают, прислушиваются… и перенимают. И, слава, Богу! Кто из нас когда-то не пытался писать стихи, и почти все они были по-ученически слабыми и плохими, за редким исключением. Почти все мы спустя годы с усмешкой относимся к первым пробам пера, но остаются единицы, которые чувствуют в себе некие таинственные силы, пока очень неявственные, они будоражат душу, угнетают юные души, наполняя их неясным томлением и грустью. Вот из этих тайных увлечений позже прорастает племя прекрасных поэтов.

Их не много, но они верно распознают себе подобных, тянутся друг к другу, часто ревнуют к чужой талантливой строке больше, чем к красивой женщине, но ревность эта не омрачена тягостными мыслями, потому что на мир они смотрят просветленными, по-детски чистыми глазами.

Они мучаются над собственными метрами стиха, постигают стопы классических ямбов, пишут, пишут, пишут поэмы, любовную лирику, изящные четверостишья, часто комплексуют, страдают от человеческого непонимания и обывательской глухоты. Они движимы странным внутренним волнением, надеются через чужую гениальную музыкальную гармонию сотворить собственное пространство стиха, постигая через дух бытие, и наоборот, отрываются и парят над землей, объединяют частное, очень личное с общим началом, синтезируют с ритмикой, музыкой, формой вечные смыслы. Они растут в своем духовном и профессиональном развитии, с годами избавляясь от прежних сложных поэтических конструкций, пытаясь приблизиться к совершенству и заговорить со слушателями на языке божественной простоты, такой неуловимой и поистине неразрешимой. Та крохотная искра, что чуть теплилась в них в молодые годы, их усилиями, подвижническими трудами и даром данным талантом превращается в благодатный свет, который излучает их тихая поэзия, отражаясь в людях лучшими чувствами и преображая их.

Мне кажется, поэтами не рождаются, поэтами становятся…, услышав в себе иную мелодику, близкую к небесным сферам. Там правит дух, красота и совершенство.

Но в раннем юношеском копировании прекрасных поэтических образцов есть не только издержки, но и свои плюсы. Освоение великолепного талантливого материала поднимает учеников на новую высокую планку, с годами оттачивается литературный вкус, и, наконец, появляется критический взгляд на свои произведения.

И сегодня, как и прежде молодые люди бывают надолго сражены бунтарским духом, гражданским пафосом устремленного в будущее раннего В. Маяковского, а юные девы ностальгируют по эпохе декаданса, минувшего более ста лет назад, упрямо блуждают в поэтических садах, в поисках утонченности, изящества и некой неразгаданной тайны…

Проходят годы, а начинающие поэты застревают в далеком, старательно имитируют чужое, не в силах избавиться от холодной дымки искусственного слога, бесплодного и рафинированного, увы, уже никак нет пробуждающего ответных чувств у читателя.

Поэзия в чистом виде так и остается у них стерилизованной, не одушевленной, вымученной сложными потугами, маскирующимися под некое, ими же и придуманное элитарное стихосложение, а значит – для избранных, не для всех, не для масс.

Но ведь поэзия – душа литературы, которая в лучших своих образцах отражает текучую, разную, изменчивую жизнь. Как можно сделать из нее красивую, но мертвую куклу-игрушку со стеклянными застывшими глазами. Формы как бы передают правильность черт, скульптурность, лоск, блеск, и даже лакировку, но нет главного и священного – запредельной энергии, которая оплодотворяется и материализуется в поэтическое слово. Как? Сия тайна непостижима и загадочна.

У других в трудном поиске своего пути стихосложения встречаются технические погрешности, но они прощаются и не так заметны, потому что общий поэтический строй зачаровывает, чувства зашкаливают от внутренней энергетики, которая выливает форму. Вот тогда в союзе содержания и формы рождается благодатная гармония. И что-то такое происходит с нами, и душа, давно заскорузлая, упакованная в многослойный кокон, надежно защищенная от вторжений извне, спящая, мутная, вдруг вздрагивает и замирает, обнажая старую рану. Почти мгновенно сознание пронизывает физическая боль, лицо, которым давно научился управлять, вдруг теряет свою привычную маску, разглаживаются морщины, чувства приходят в движение, из самой глубины увлажненных глаз проглядывает мучительное страдание.

В любой области есть таланты, как и недоталанты, но так как мне ближе литературная среда, буду говорить о процессах, происходящих в ней. Живу я не в столице, являюсь активным участником и наблюдателем за литературной местного уровня, поэтому мне придется еще более сузить тему: проанализирую негативные тенденции не просто в Гродненской литературной среде, а в поэзии. Наверное, мои наблюдения будут носить субъективно-личностную окраску, так как это исключительно мой взгляд, но постараюсь сделать и некоторые обобщения. Оставлю за рамками статьи фамилию автора, а те, кто участвовал в продвижении сборника стихов, сами догадаются о ком идет речь.

Но вот какой напрашивается вопрос: можно ли церемониться, деликатничать, отмалчиваться в общем хоре восхваления такого рода поэзии? И можно ли сохранить поэтическое равновесие. Ведь есть другая сторона, которая объявляет и назначает лучшими такие образчики стихоплетства, не щадя наших ушей, наших чувств, нашего вкуса, в конце концов, нашей тонкой душевной организации. Может от того, что такое возможно именно на периферии? Думаю, что ничего подобного не могло произойти в столице, там слишком сильна поэтическая школа, живы и здравствуют творцы благодатной поэтической нивы, и не перевелись еще разумные люди, чтобы сказать о плохой поэзии, что она плохая. Вот уже и у меня пошли неудачные сравнения, разве может быть поэзия плохой. Или поэзия, или нет.

Да, жестко, прямолинейно, может даже ядовито, но здесь не до политесов и реверансов, должны же быть заданы какие-то пределы и заслоны для графоманов и бездарей, иначе душевное благодушие и предельная эстетическая толерантность сыграет со всеми нами злую шутку. Плотина не справиться, ее прорвут обнаглевшие псевдо поэты, авантюристы и циничные шулеры от литературы, тогда мы точно утонем в мощном течении не сопротивления дурному вкусу, бездарности и молчания. В любом деле помогает самокритика и немного самоиронии, не умеешь пошутить над собой, с этим успешно справятся другие.

Но если серьезно, то плохие примеры развращают, дают повод людям не талантливым и дальше играть со словом, экспериментируя с ним, вытравливая его смелый дух, витальность, красоту и святость, а других, прямых участников поэтического цеха, унижать и загонять в некую резервацию. Дурной пример заразителен.

Недаром высокое слово поэзии сравнивают с медом, у этого сравнения давняя история, сделаю некоторое отступление. В античности мед выступал символом поэтического гения, красноречия и чистоты. Мед поэзии приравнивался к символу Божьего Слова, вдохновения, к пище богов, поэтов и бессмертных.

В «Младшей Эдде» поэзии древней Скандинавии изложена история появления и добывания героем Одином меда поэзии, священного напитка, дарующего мудрость и поэтическое вдохновение. Священный мед выступал как источник мудрости, символизируя обновление жизненных и магических сил…

Когда долго занимаешься изучением какого-либо проблемного вопроса, ищешь ответы, то неожиданно ответ к тебе так и выкатывается сам в руки, словно детский мячик, и такой он славный, незатейливый, что диву даешься, как все оказывается просто.

Вот и мне повезло найти в поэтических мифах «Младшей Эдды» ответ на мой вопрос. Герой эпоса отдает мед богам и «тем людям, которые умеют слагать стихи». В Средние века «Эдда» («Книга из Одди», или «поэтика» такое название было дано «учебнику» для скальдов (придворных поэтов) также упоминает, что герой эпоса, торопясь избавиться от похищенного, извергает часть меда… через задний проход. «Этот мед не был собран, его брал всякий, кто хотел, и мы называем его «долей рифмоплетов«».

Да простит меня читатель, но у меня давно крутилось хулиганское сравнение, но оно казалось слишком грубым в столь условном деле, как поэзия, но слово из песни не выбросишь. Прочитав толкование о высокой поэзии и обычном рифмоплетстве, оно подсказало мне следующее: геморройное. Вот пример.

Слишком хорошо знаю,

что такое несбыточность.

Оттого и простить не могу Орфею,

что – оглянулся.

Да, с рифмами приходиться туговато. В прямом смысле туго, потому что, тужась сверх силы, рождаются следующие строки.

Стиха не было.

Любви не было.

Ничего не было.

И ничего не будет.

Есть только даль,

Даль — переставшая быть далью.

Ставшая просто — вечностью.

Лучший метод – сравнение. Но я не могу позволить себе в силу ограниченных возможностей журнальной площади издания привести для примера стихи гродненских поэтесс Аллы Клеменок, Галины Самойло, Тамары Мазур. В их творчестве царит поэтический дух красоты, молитвы, веры, любви и надежды, героини верят в женское счастье, не боятся свободно переходить из быта в бытийность, ведут поиск своего я. В их поэтическом творчестве идет глубинная работа, где нет снобизма, женский взгляд повернут внутрь себя и открыт миру, сколько в нем взвешенной мудрости, гармонии и чистоты.

При сопоставлении поэтических работ многих других авторов, приближающихся в своем творчестве к лучшим, совершенным образцам, некоторыми странными полуфабрикатами топорной работы выглядят такие примеры, претендующие на что-то определенно новаторское, смелое и оригинальное, предназначенное не для массового читателя. А тогда для кого, для странных ценителей странного андеграунда, избранных других?

Труд писательский тяжел, не с камнем работает, со словом, а слово силу имеет, может пригвоздить, унизить, раздавить, а может за спиной расправить крылья, вознести, облагородить. Слово поддается мастеру, ограненное им, чистое, радостное или горькое оно идет к людям, и продолжает жить в читательских душах.

Путь к читателю тернист и сложен, но складывается такое впечатление, что эти другие не ищут встречных путей, а наоборот, увеличивают пропасть, сваливая вину якобы на неподготовленного читателя. Не читателя надо винить, а вглядываться в себя, помня о давнем негласном договоре, когда учитываются не только авторские интересы, но и читательские.

Как часто многие другие от литературы вымучивают из себя тщедушных странных заморухов, нежизнеспособность произведений которых очевидна, но не тут-то было, находятся в литературной среде услужливые специалисты. Вот они и берут на себя право объяснять всем, что эти творения чуть ли надежда нации. Именно темным толкованием сверх научных, сложных терминов они и наводят тень на плетень, подчеркивая запредельную недосягаемость понимания новаторов слова. Кстати, в этой спайке-тандеме автора другой литературы и научной зауми исследователя прослеживается своя закономерность. Как ни странно, но у первого не хватает рабочего инструментария писателя и поэта – талантливого слова, у второго – переизбыток, оторванных от литературной жизни теоретических загромождений.

Тени великих обрекают нас на безмолвие…Надо бы иногда и помолчать, обернуться назад, и сравнить. Великие творения обладают такой магической силой, что могут навсегда обречь экспериментаторов на молчание. Сравнение будет не в пользу других.

Вернусь к примерам.

Не упасть. Не взлететь.

Не забыться. Не вспомнить.

Не жить. Не умереть.

Не проклясть. Не умолить.

И это зовется любовью!

Не может быть.

Какая вычурная поза, игра со словами, сплошная игра в любовь, в жизнь, в смерть, в чувства. А если рифмы вообще нет, то можно притянуть к листу любые мысли, разбить их как бы наподобие метра стиха, соблюдая визуальность графики, остальное за гранью понимания. (Как часто стали использовать союз как бы, он какой-то недостоверный, мнимый, не соответствуют истине, даже в тексте идет подмена, как бы да, и как бы нет…).

Может быть не стала бы я заниматься выхолощенным пустым словом, оно не пробуждает чувства, ибо оно мертво, если бы не одно обстоятельство. Появлению такого рода стихоплетства некоторые коллеги находят объяснение. Надо, дескать, искать новые формы, а классические, традиционные всем надоели, долой классику!

Вспоминаю — немею:

ничего не умею -

ни писать и не жить.

Чем не ответ, так и проситься в крупный заголовок. Он часто лежит в плоскости подсознания, до последнего сдерживает, караулит и отпугивает автора: не переходить недозволенные границы, но человек слаб.

Сколько звуков – пустых и ненужных,

Сколько жестов – без права жить…

Чем мне тебе отомстить?

Однако, какая нешуточная кровожадность помыслов о мщении… всего-то за звуки и жесты.

Вы — стих мой изначальный,

И Вы же – стих последний.

Вы вовсе не печальны,

Вы просто лишь смертельны

Для меня.

С первых строк стихов, ряды которых варьируют от двух до шести-восьми строк, настораживает не столько краткость, а невыносимая примитивность, некое пустое чванство, ограниченная территория Я-героини, врожденная глухота, отсутствие радостного удивления, легкой поэтики. Здесь все – не изящество, не мелодичность, не красота слова, (можно много перечислять сравнений с приставкой не), не, уже как внутреннее мое отрицание, не принимание, принципиальное несогласие с автором.

А все-таки что-то живет –

Надежда, то ль призрак, то ль меньше:

А вдруг он возьмет и придет,

А вдруг я возьму и воскресну…

Без комментария. В неталантливых строках обнаруживается по-настоящему плохой, вязкий русский язык, вот лишь одна из примет «осетринки второй свежести».

Всё пела ночи – в звёздах и без звёзд…

И сколько нужно было мук и слёз,

чтобы дошло вдруг до меня:

нет ничего дороже дня.

Как можно вывернуть пела ночи…? Можно петь в ночи, но как ночи? Или другой пример.

А что там впереди?

Примериваем всуе

То солнце, то дожди…

Жизнь – как пейзаж – рисуем.

Существуют устойчивые словосочетания, мы к ним привыкли и говорим – не поминай Господа всуе. Но такие стилистические вольности автора, как примериваем всуе… могут стать объектом внимания сатирических острословов или еще хуже, скабрёзных намеков.

Элементарное не владение русским языком, небрежность, механическая подгонка окончаний в строках приводит к стилистическим казусам.

Ночь – за окнами.

И месяца – острия.

Кто тебе я?

Кто тебя я?

Если месяца, то острие, но окончание е никак не рифмуется с я, поэтому идет грубое нарушение правил средней школы. Складывается впечатление, что мусолит первые стихи подросток. В другом примере опять наталкиваешься на полное непонимание базовых знаний грамматики.

Вот и весна настала –

Первым лучом забила…

Я давно тебе не писала,

Я давно тебя не любила.

И так далее, и так далее, и так далее…

Можно было не полениться, заглянуть в любой словарь и найти трактовку нескольких значений забила, забить, 1.как закрыть, закупорить (проход или проток, переполнив его чем-н.). 2. Например, бедняка совсем забили, со свету сживают, забить что куда, во что чем; вбивать, вколачивать, заколачивать, вгонять. Кроме крайней неграмотности автора, нет, пожалуй, одной важнейшей гуманитарной составляющей – тонкого языкового чутья. Это как музыкальный слух, если его нет от природы, не натаскаешь.

В книге более двухсот страниц так называемой поэзии (ТНП). Полный эффект пустоты, жалких экспериментов над словом и читателями.

В заключение скажу одно: с такими стихами ни в столицу, ни в народ, ни в праздник.

Стихи полезно писать всем, чтобы прорастать в них, как проклевывается весной в земле новорожденное семечко. Так приходит опыт, прикосновение к великим теням творцов, начинается учеба, оттачивается техника стихосложения, рождается поэтическое чудо.

И все-таки осмелюсь заявить, четко и ясно, в надежде быть услышанной: в любом деле существуют свои законы, непреложны они в поэзии. Здесь многое должно совпасть, настроение, особое поэтическое состояние, мера таланта, подъем духа, приправленный влюбленностью, иногда юным пылом и некоторым врожденным легкомыслием. В такие особенные минуты жизни меняются чувственные зоны, угол зрения, слух, все воспринимается острее, ярче, драматичнее. Стихи опьяняют, и это правда, они живительны, медоносны и полны гармонии, в них заключена божественная красота и совершенство ритма. Пульс, он задает динамику, подчиняет весь организм синхронному ритму. Все поет внутри, рвется, жаждет любви и полета.

Автор сборника опубликовал свои стихи тридцатилетней давности, на полном серьезе преподнеся сей труд коллегам и читателям, как нечто другое, исключительное и элитарное.

У меня напрашивается один вопрос – какое же отсутствие вкуса или это что-то похуже? Какая-то зловещая игра, полное отсутствие самокритики или все та же подмена понятий? Если долго вглядываться в бездну, она парализует и поглощает… всех, и тех, кто играл со словами, и тех, кто был равнодушен, и тех, кто молчал. Все будут жертвами мрачной тьмы, страшной в своей неотвратимости и реальности.

В который раз меня заставляют сказать на черное – белое. Скажи, с тебя не убудет. Но не могу поступиться принципами. В одной проповеди священник предупреждал, что все мы наивно ждем, что сатана придет с клеймом на лбу и будет узнан. Имеется в виду не физическое клеймо, а духовное царство, а значит общество, люди, мы с вами, будем уже сильно измененные к тому времени лжекнигами, лжепророками, псевдо Словом, подменой вечных ценностей, имитирующих все, даже поэзию.

Но чтобы все было не так мрачно, придется обращаться к настоящим экспертам, поэтам с именами, чтящими традиции и минувших гениев, университетским теоретикам литературы, литературоведам, критикам и просто читателям. Пусть они рассудят.

«Критика — наука открывать красоты и недостатки в произведениях искусств и литературы, – писал А.Пушкин, — Она основана на совершенном знании правил, коими руководствуется художник или писатель в своих произведениях, на глубоком изучении образцов и на деятельном наблюдении современных замечательных явлений… Где нет любви к искусству, там нет и критики».

Не видно предела эстетической и духовной полемики, была и будет продолжаться оценка, это вечное взвешивание на «пушкинских весах» как известной поэзии, так и тех поэтов, кто давно канул в Лету. Но как хочется верить, что эти лучшие из драгоценных каменьев в алмазном венце поэзии будут и дальше освещать путь человека, столь трудный, одинокий и почти безнадежный.

Ирина ШАТЫРЁНОК

Гродно

(Опубликовано в журнале «Белая Вежа», №3(5)2012 г.)