По статье Татьяны Шамякиной «Роль критики в литературном процессе», «Белая Вежа» №2(4)/2011.

Часть статьи я уже размещал на портале.  Однако интерес представляет вся статья, поскольку в ней рассмотрены литературные процессы, начиная с 80-х годов прошлого столетия и даже говорится о 60-х годах.

«В советское время достаточно высокий уровень критики задавался высочайшим уровнем художественной литературы, анализом которой занималась критика, а также развитым литературоведением».

Парадокс весь в том, на мой взгляд, что критика и уровень художественной литературы в те времена – это две стороны одной медали. Именно критики создавали ореол славы многим писателям и их произведениям. Гораздо позже станет ясно, что это, в основном, пропагандистская и идеологизированная литература. Верх совершенства — опубликованная под авторством Л. И. Брежнева трилогия: «Малая Земля», «Возрождение» и «Целина». Вообще, было бы интересно, если бы кто-то из прежних критиков откровенно рассказал о  литературных процессах в тот перод. А пока -

«Сегодня стало хорошим тоном пенять советской критике ее «страшными грехами» — работе по партийной указке, марксистским мышлением, участием в цензурных акциях и т.д.».

Естественно, всё не так, как малюют. Оказывается, и критики были автономны и марксизм не самая плохая база для исследований.

Не буду подробно останавливаться на видении автором перестроечных процессов. «Постоянные (всему должна быть мера) разговоры о свободе и правах человека также деморализовали общество». С подобным трудно спорить, а тем более, утверждать, что это не так. Можно подумать, что и вправду, в советское время «человек… был мерой всех вещей».

Интересно высказывание уже о современной критике:

«Человек перестал быть мерой всех вещей. Одновременно утрачивался интерес к личности и ее уникальному духовному миру в литературе и соответственно в критике. Если представители белорусской академическо-университетской школы еще о психологическом анализе в своих работах говорят, то молодых критиков психология волнует в основном в плане патологии. Тем более не изучается национальный характер, специфика мышления и особенности национального видения мира героями произведений, отличительные особенности национального нравственного и эстетического идеала. Такие понятия из критики сегодня исчезли…».

Хотелось бы знать, какой психологический анализ произведений был в советское время, если о психологии многие знали понаслышке? А то, что сейчас критика не занимается тем, чем она занималась в советское время, это закономерность, а не что-то сверхъестественное. Эстетическими идеалами уже наелись. Во многих произведениях было одно, а в жизни – другое. Я помню, как в книгах и известных сериалах милиционеры называли подследственных или преступников на «вы». Какое благолепие было на экранах телевизоров, а в магазинах исчезали товары. Конечно, не все это ощущали. Сейчас «положительных героев», подобных Павлу Корчагину, Тимуру и другим трудно представить. Вообще, трудно так же представить, на кого сейчас можно «примерить» понятие «герой нашего времени», которое всё хотят реанимировать с советских времен. На председателей АПК уже указывают. Ну не смешно?

Вот еще из серии «удивительное рядом». Оказывается всё просто:

«Вообще-то все закономерно: исчез энтузиазм в обществе, не стало великих проектов, объединяющей идеи — измельчала и литература».

Энтузиазм и великие проекты оставим, а вот что это за такая «великая идея»? Наверно, это построение коммунизма.

Автор с сожалением отмечает, что с 80-х годов «в литературе и критике стали утрачиваться художественные критерии». «Размывание принципов происходило через низвержение традиций, насаждение презрения к прежним поколениям литераторов, в том числе, а может быть, прежде всего — к классикам».

Наверно, это были локальные процессы. Справедливо указывается на «Тутэйших», которые «…чрезвычайно активно, а чаще просто крикливо, боролись с «патриархальностью», «консерватизмом», «устаревшими» идеями старших коллег».

Интересно наблюдение об отрицании предыдущих этапов в развитии литературы.

«Но сегодня видно, что период отрицания затянулся, что постепенно разрушилась та естественная и закономерная связь, которая могла бы быть твердой опорой для дальнейших открытий и поисков».

О разрушении этой естественной и закономерной связи я выскажусь позже, а сейчас пропускаю довольно большой объем статьи, где повествуется о том, что Виталий Коротич, под «люциферовым крылом» А. Яковлева развалил Советский Союз. Критика тогда была однонаправленной и уничтожающей, как утверждал В. Кожинов, а должна была обратиться «к главным ценностям бытия и сознания». Как будто за многие десятилетия это обращение не надоело.

В Беларуси в 80-90-е годы прошлого века основной приметой критики «стала в лучшем случае эссеистичность, а часто просто болтовня обо всем и ни о чем». Страстный критик Татьяна Глушкова отмечала «народившуюся болезнь критики переплетение ее с публицистикой, причем часто самого низкого свойства, отступление от литературоведческого, эстетического анализа (чем всегда были сильны русская и белорусская критика) и переход ее к трескучему журнализму».

Следует подчеркнуть, что оценку критике дают советские критики, которые и участвовали в шлифовке и полировке литературных процессов в те времена. Что они могли сказать иное, кроме как -

«Критика, которую обыватель тогда читал даже более охотно, чем собственно художественные произведения, приучила толпу к острой, но отравленной пище, а она быстро разъела национальный организм».

Заметьте обращение автора фактически к той же читательской аудитории, которая была в советское время: «обыватель», «толпа». Всё верно, раньше критика писалась не для этого обывателя и этой толпы, а для своих же литераторов. Поэтому толпа в постперестроечные 80-90-е годы с увлечением читала критику, которая зачастую была интереснее произведений. Это понятно.

Автор отмечает очень точно становление критики в те годы в Беларуси и перерождение ее в «оценочную критику», по сути — критиканство.

«Да, была отменена государственная цензура, но установился настоящий террор среды, террор со стороны своих же коллег, в недавнем прошлом – приятелей. Причем в Беларуси говорить о группировщине не приходится: была одна группа, которая задавала тон…, а те, на которых нападали, даже не имели возможность отбиваться».

Именно с того времени и берет начало движение к развалу писательского цеха Беларуси известной группой лиц, разделение по языковому признаку и знаменитая фраза «Чемодан-вокзал-Москва».

Но автор, почему-то вскоре забывает о бурных процессах в писательской среде и обвиняет критику (читай – критиков) в уничтожении самой себя и даже литературы:

«Пройдя через открытую публицистичность, политизацию, журнализм, критика растеряла многие присущие ей положительные качества. Как показало время, не на этом направлении лежал путь развития критики. Проще говоря, она как бы уничтожала сама себя, а заодно – и литературу».

Конечно, если бы эти «положительные качества» были перечислены, то можно было бы о них рассуждать. А так, приходится о них догадываться.

Так заканчивается экскурс в прошлое критики. Автор отмечает, что «упрочилось то явление, которое критикой как таковой не являлось, — рассуждение о жизни через литературу, то есть жанр эссе, ставший одним из самых модных». Однако, он часто выдавал себя за критику, «подменяя собственно эстетический анализ фактографическим контекстом (нередко очень интересным). А эстетический разбор стал никому не интересным и к нему почти утрачен навык». По последнему я бы уточнил: не «утрачен навык» ключевые слова, а «утрачен интерес». То есть, никому не нужным стал этот самый эстетический разбор.

Во-вторых, отмечает автор, «утвердившаяся литература постмодернизма вызвала огромный массив критики, причем никогда не отрицательной». И неожиданно высказывается мнение, почему так происходило: «Для модернистских и постмодернистских произведений вообще как бы не существует негативных оценок – они оказались возможны только при анализе книг реалистических». Очень спорное утверждение, на мой взгляд.

Этим заканчивается первая часть статьи Татьяны Шамякиной. Дальше идет не менее интересное продолжение о современной критике, где пересекаются взгляды «ветхих» критиков и более современных, пока еще находящихся под влиянием своих старших коллег. Об этом отдельная статья.