Для перехода от нашей суровой молодой критической действительности, в качестве прокладки к последующему общению, предлагаю подсмотренный мною фрагмент критики от Виктора Топорова. Без комментариев, вы сами по отдельным подборкам сможете сделать выводы. Если кто-то заинтересуется, может познакомиться полностью на Часкор.ру. Интересное вам скажу занятие читать Белинского и подобных современных критиков. Контрасты как в бане. Веселуха полнейшая. 

Виктор Топоров (Бугага за Говняным лугом)

Над кем смеётесь, над Колядиной или над собой?

Елену Колядину , неожиданно для всех получившую премию «Русский Букер» за роман «Цветочный крест», сейчас поминают повсеместно с таким омерзением, как на моей памяти разве что холодную телятину из знаменитой книги Елены Молоховец: если к вам неожиданно нагрянули гости, а у вас ничего нет к столу, спуститесь в погреб, возьмите холодную телятину, нарежьте её и подавайте к столу.

…И о романе «Цветочный крест», и о его премиальных перспективах я уже высказался с полной определённостью в колонке «Там, за Говняным лугом» и возвращаться к этой теме не буду.

Он не будет, а я для вас, уважаемые читатели, приведу один фрагмент:

***

Судя по всему, сегодняшние хулители решения жюри «Русского Букера», да и самого романа «Цветочный крест» ознакомились лишь с откровенно шокирующей первой главой романа (не исключено, всего-навсего с первой страницей), в которой молодой поп исповедует пятнадцатилетнюю девицу по полному канону XVII века, ошибочно приняв её за замужнюю женщину.

В результате этого построенный на обмолвках и недоразумениях спор священника с прихожанкой превращается в препотешную, хотя и не лучшего вкуса, похабщину с жёсткой анальной фиксацией.

— Кому, отче? — вопросивши жена, как только почувствовала на себе взгляд попа.

— Что — кому? — охваченный подозрениями, рекши отец Логгин.

— Давала — кому?

— Или их было несколько? — трепеща от ужаса (он впервые столкнулся лицом к лицу со столь изощрённо богомерзким блудом), гневно спросил отче. — Или не мужу ты давала в афедрон?!

То, что исповедь против воли опять свернула к теме афедрона, несколько смутило отца Логгина, но, в конце концов, он мудро решил, что начать с самого тяжкого греха не есть грех.

— Нет, не мужу, господин мой отче.

«Двойной грех! — быстро промыслил пастырь. — Блуд с чужим мужем и блуд в афедрон».

— Кому же?

— Отцу, брату, братану, сестричичу…

После каждого вновь произнесённого сродственника отец Логгин вздрагивал нутром.

— …подруге, — перечисляла молодица.

— Подруге?! — не поверил отец Логин, — и как же сей грех ты с подругой совершала? Али пестом?

— Когда с горохом, то и пестом, — согласилась жена.

— Али сосудом? — не отступал пастырь.

— Коли оловину хмельную наливала, то и сосудом, винной бутылью-сулеей.

— И пиянство притом, значит, было?

— Ну, так ведь, то в дорогу дальнюю, отче. Как же не пригубить на дорожку, на ход ноги? Грешна.

— И чем же ты ещё перед дорогой дальней в афедрон давала?

— Пряженцами…

— Тьфу, мерзость великая!

— Грешна, батюшка, давала брату пряженцы с бараньей припёкой в пост.

Впрочем, и глава вторая — «Зело кровавая», — в которой юную Феодосью наиподробно инструктируют о том, как вести себя во время месячных, чем, собственно, их внезапный приход и провоцируют, способна потрясти иной критический ум, тем более что изъясняются здесь чуть ли не исключительно скоромными рифмованными (порой и скоромно рифмованными) присловьями:

Как и полагается повитухе, была Матрёна благонравной вдовой.

— Ох, и наелась-напилась! — весело сказала вдова. — Аж, жопа трещит.

— Бздёх не схватишь, в зад не впятишь, — елейно поддала смеху золовка Мария, бывшая в тяжести.

— С таких пирогов али елда пополам, али манда вдребезги! — заколыхалась толстая, как кадушка, Матрёна. — Порадовали угощеньем, благодарствуйте!

…На самом деле в игривое расположение духа Матрёну привели не пироги с солёными грибами и не овсяный кисель с молоком и топлёной брусникой, а хмельное медовое питие. Оно хоть и грешно в пост, да только уж очень замёрзла в дороге баба Матрёна, торопившаяся к Марии, жене Феодосьиного старшего брата, Путилы, дабы помочь ей разрешиться первым чадом.

— Баба пёрднула, годы вспомнила, — подхватила матерь Феодосьи, Василиса.

— Жопа — боярыня, что хочет, то и лопочет, — закрякала Матрёна. — Прости мя, грешную, Господи!

Ну да, какой уж тут действительно Букер. Хотя бы и русский. Разве что вологодский. Но «Вологодского Букера» вроде ещё не учредили.

***

Ну и далее продолжу цитировать Топорова:

…Остановлюсь на проблеме, неожиданно обозначившейся с обескураживающей остротой, — о невежестве. Невежестве не только и не столько Елены Колядиной, сколько участников самой этой вселенской смази, этого тысячеустого бугага.

«…За столом их будить не нужно, все работают дружно; и любо смотреть, когда мы, все шесть, вся дюжина челюстей, садимся есть, отправляем куски за обе щеки и спускаем вино на самое дно…»

Вот вам, пожалуйста, — в рифму (в абсолютно ненужную в прозе рифму, не правда ли?), не без богохульства, не без похабства; страшно сказать, даже не без анальной фиксации («спускаем вино на самое дно»).

…«Новые реалисты» и старые педерасты. Феминистки от слова «фимоз». Буйда и Бутов. Блогеры: вот где главное бугага! Хомячки. Боты. Константин Крылов от лица, так сказать, патриотической общественности благонамеренно зороастрийского толка. Отец Абрам Гуревич от РПЦ.

…Но если у Немзера и ещё кого-то двойные стандарты, то у подавляющего большинства участников нынешнего антиколядинского флешмоба стандартов нет вовсе.

Нет даже инструментов, хотя бы элементарных, для наложения или неналожения стандартов.

Сплошное невежество.

Галимое невежество.

Причём воинствующее.

Агрессивные сумерки сознания.

«Манда» в смысле «жопа».

И «жопа» в смысле «голова».

И она думает.

Она негодует.

Она высказывается.

Ещё раз прошу прощения за мой французский.

Вот так вот достается писателю, обладателю весомой премии. Можно подумать, что ее карьера на этом закончена, если мыслить подобно нашим отдельным авторам.

Велики просторы российского литературного пространства. Там полно и писателей и критиков, и все они уживаются на этом пространстве, каждый продвигаясь в намеченном направлении, или, заняв определенную нишу.

Собака лает, караван идет…