Конечно, никакой мистики здесь нет. Я просто хочу втиснуть в короткое название весь творческий процесс талантливого критика. От ознакомления с произведением или его частью, сопоставления с отлаженной «системой художественных ориентиров», с минимумом собственных эмоций, — восхищения, жалости, сочувствия, совестливости, — с применением правильного мышления, тактичности по отношению к автору, до оформления рецензии. Несомненно, это объемный, интимный труд и он носит в себе некую таинственность.

Есть критики, это, в основном, женщины, которые с первых же «аккордов», с самого начала рецензии улетают в некие свои мысли, к каким-то кумирам или авторитетам, начинают фантазировать за автора — «автор хотел сказать…», «автор показывает нам…» и т.п. Слащавая рецензия ровными рядками ложится на бумагу. И автор в неведении о качестве своего труда, и читатель не понял, кто круче – автор или критик?

Я внимательно прочел критику некоторых сборников русской поэзии в Беларуси Георгия Киселева в №1 «Нёмана» за 2012 год. Впечатление о его вступлении я изложил тут. Не буду давать пространных комментариев, а больше процитирую критика. Его тонкая работа и так видна.

«Истощение слов, задворки бессмыслиц»

«Вот так же наугад открываю я теперь книгу стихов молодого поэта Елены Свечниковой: 20 и 21 страницы. Первое:

Помолчали. Запомнили. Вышли.

Ты — до дна — посмотрела в упор.

И застывшие бронзою вишни

Не давали вести разговор.

 

И лицо — отпечаток несчастья,

Как монетка во льду, ты и я.

Так сегодня распалась на части

Ледяная печать бытия.

 

Ты уже отпустила. Я слепок,

Я — застывшие в небе мосты.

Лишь потом промолчишь: «Как нелепо

Несозвучье больной немоты!»

Автор предпослал книге маленькое предисловие, приведу только первый абзац, каким-то образом раскрывающий смысл этого стихотворения:

«Эти стихотворения — лучшее из написанного мной за 23 года. Пишу только по вдохновению. Это мои «мемуары», мои неразрешимые вопросы, моя зарифмованная жизнь».

Итак, перед нами — зарифмованная страничка дневника. Фрагмент из жизни автора. Не простое, а зеркальное отражение реального события, меняющее правую и левую стороны исходного объекта. Здесь же автор заодно поменяла и пол лирического героя (стихотворение написано от имени молодого человека) и его зрением, его чувствами оценивает то, что произошло между участниками лирического тандема. Нам остается только догадываться: то ли это очередная размолвка, то ли окончательный разрыв, — все настолько зашифровано и обращено в символы.

У читателя все вызывает вопросы. Как это — посмотреть до дна? До дна чего? Души, сердца? Почему вишни не давали вести разговор?..»

С самого начала Георгий раскрывает множество секретов, которые не видны неспециалисту. И тут же, анализируя, задает ряд вопросов. Стихотворные ребусы и шарады Елены не устраивают критика и, «движимый благородной целью найти в собрании лучшее, написанное за 23 года», он внимательно прочитывает 66 страниц. Это действительно благородный шаг, поскольку время сейчас дорого. Но «увы и ах!».

Здесь следует остановиться подробнее на одном моменте, я бы сказал — открытии критика. Георгий не нашел стихотворений, которые удовлетворяли бы его критериям, но — на русском языке. А вот

«три стихотворения на белорусском покорили меня глубиной лирического высказывания и подлинностью запечатленного чувства. Не могу удержаться от того, чтобы не привести одно из них целиком:

Мой любы, я дару табе

Свае даверлівыя вершы.

Радок, як лесу крок найпершы,

Які ўзнікае ў варажбе.

 

Да вокнаў лашчыцца галлё.

Туман. I ў кропель завірусе

Тваё пяшчотнае «Алё» : —

Насуперак жальбе i скрусе.

 

Гляджу ў люстэркі абразоў —

Даніну аддаю трывозе —

Ў ix адбіваюцца любоў,

Мой шлях i шляхціч на дарозе.

И вот это открытие:

«Автору в этом стихотворении веришь сразу и безоговорочно. Но как только в помощники своему вдохновению Елена Свечникова избирает русский язык, так весь стиль ее стихотворной речи кардинально меняется. Уходит куда-то естественность выражений, ее заменяет несколько надменная и чопорная премудрость, начитанная в русской поэзии, причем не в лучших ее образцах».

Как бы хорошо человек не владел двумя языками, даже, если это и родственные языки, один из них все равно будет ведущим. И будущие литераторы (или настоящие) должны это хорошо усвоить. Уж лучше довериться переводчикам, полагаю.

Вот таким вот образом, критик нашел в творчестве Елены Свечниковой то, над чем она может работать, что бы пользоваться успехом у читателей.

Следует отметить свободный подход к изучению произведений Георгием Киселевым, юмор, непредвзятое отношение. Вот выражения, характеризующие вышесказанное:

«Согласитесь, это стихотворение с бухты-барахты не поймешь», «нагнетание символов и образов», «У нашей юмористки не возникает даже чувства неловкости, какого-то охранительного от кощунства стыда — поднимать руку на Пушкина. Бог с ними, с остальными корифеями русского стиха, но на Пушкина?! Вот поглядите, что она делает! Пародируется один из тончайших образцов пушкинской лирики, стихотворение «Цветок»». Напомню его:

Цветок засохший, безуханный,

Забытый в книге вижу я.

И вот уже мечтою странной

Душа наполнилась моя.

Где цвел? когда? какой весною?

И долго ль цвел? И сорван кем,

Чужой, знакомой ли рукою?

И положен сюда зачем? <…>

Ну а теперь, уважаемый читатель, берем обыкновенный кирпич, лучше всего целый и обожженный, размахиваемся как следует — и бац им по Пушкину! Вот так:

Кирпич лежал в чугунной ванне,

И я с ним рядом, не кляня

Судьбу… Поток вопросов странных

Вдруг ополчился на меня.-

В какой стене? И к нам откуда?

Какой безжалостной рукой?

Он — здесь?! И это ли не чудо?

О, я утратил свой покой.

Быть может, недругов расправа?

Иль козни вредные родни?

Я слева, а кирпичик справа.

Нем диалог. И мы одни.

Он вдруг распался — крошки, грани…

Как продолжать мой долгий спич?

Боюсь, читатель мой устанет,

Как мной замученный кирпич.

Оставьте в покое тени умерших, госпожа пародистка. Они ни ответить вам не могут, ни даже прочитать. А вот пародии на ныне, надеюсь, здравствующих, Александра Раткевича, Олега Зайцева, Александра Дольского, Валерия Гришковца и даже Евгения Евтушенко еще имеют какой-то смысл, потому что они, ваши пародии, могут прочитать и сделать из этого какие-то выводы.

Хотя, на мой сермяжный взгляд, ваши пародии — это не то, что обычно под ними понимается.

Таким  вот образом Георгий оценивает творчество Елены, указывая, что «Вот так нынче пишут поэты, сама природа которых уже как бы предполагает особо мягкое и нежное звучание их поэзии. А что пишут ныне на русском стихотворцы мужского рода?». Это начало не предвещает ничего хорошего следующему поэту. Им оказался Владимир Василенко со своими «Зарисовками».

Здесь тоже можно найти интересный, обоснованный вывод Георгия в отношении зарисовок:

«Зарисовка — ведь это нечто вроде быстрого рисунка, сделанного второпях, без проработки деталей.

В самом заголовке — как бы уже просьба о снисхождении. Ну как можно строго относиться к зарисовкам? Это же не проработанный рисунок и тем более не картина!».

А ведь он прав. Я свои «психушки» интуитивно назвал тоже «короткие психологические рассказы, зарисовки». Придется их лучше «прорисовывать» и убрать из определения слово «зарисовки». Хотя, зарисовка, как основа для будущего «полотна» имеет право на существование.

Владимиру Василенко достается от Георгия по полной программе. Вот анализируемое первое стихотворение:

Время и есть притяженье вещей,

вид из окна: кто куда глянет.

Тянет не к человеку вообще

и не просто к этому — тянет

 

Выбраться вон. «Ты один».

«Ты одна» — от ушедших отставший бред.

Речи слились и дошли до дна,

и назад им дороги нет.

 

Тихо, как в люльке, в дыхании двух

как легко умирает миг,

как потом их глаза обсуждают вслух,

с высоты озирая мир…

 

А потом мы гадаем, как обмануть

с невозможною вестью гонца,

как начать без конца и начала путь,

с какого такого словца.

Критик старается понять, «можно ли… представить какое-то реальное содержание в… опорных знаках зашифрованной мысли?». Он так же сомневается, что читатель может стать умнее, богаче духовно или испытать эстетическое наслаждение.

«Перед нами явный духовный брат выше процитированной Елены Свечниковой, но только более преуспевший в составлении стихотворных ребусов и шарад», — заключает Георгий. Ну и секрет стихов Владимира раскрыт сам собой: «Стихи Владимира Василенко вовсе на зарисовки не похожи, потому что тщательно продуманы, намеренно усложнены и причесаны под Иосифа Бродского».

За «двадцать лет своего сдельного труда в цехе поэтов», Василенко ни к чему знаковому не пришел.

«Вполне возможно, что сам Владимир Василенко понимает, о чем пишет, что означают эти спонтанные выверты сознания, застывшие в форме тщательно зашифрованной реальности. Наверно, ему безумно интересно сочинять эти причудливые словесные лабиринты для уловления чужого интереса. Вероятно, он надеется, что в большом городе Минске найдутся эти триста человек (тираж 300 экз.), которым его поэзия придется по вкусу. Но кому эти стихи придутся по душе? Пусть об этом подумает сам Владимир».

Вот такое бескомпромиссное заключение выносит критик.

«Обновив экстерьер поношенный…»

Следующий автор, чьих творений коснется мое критическое перо, похоже, хочет быть понятным и понятым. Открою книгу стихов гродненца Дмитрия Радиончика «Дым без огня» по тому же принципу, что и предшествующих авторов…

Дмитрий так же не удостоился положительной оценки критика. Не буду приводить подробно анализ его стихов. «Сумбурный опус» — так охарактеризовал критик одно из стихотворений, отметив великолепие лишь одной фразы «пространства крыльями листая»: «Неплохо сказано!».

Нашел Георгий так же «самое короткое стихотворение, за которое автору можно прокричать троекратное «браво»:

Я, скитаясь на дне глубин,

оставался совсем один.

 

А помчался к тебе, и вот —

У небесных стою ворот…

«Как же совместить с этими моими восторгами по поводу маленьких шедевров Дмитрия Радиончика мои же нелицеприятные суждения о первых двух стихах, взятых мной из его книги наудачу? А очень просто. Книга и ее автор дают повод как для «ахов», так и для «охов». В его стихах хватает всего: и хороших точных строк и строф, и графомании, и простоты, и литературной пошлости, и своего, и навеянного поэзией великих поэтов, и скромности, и высокого самомнения. Несомненно, что человек он одаренный, но что сам он в своих удачах и промахах разобраться не может — тоже очевидно, а слышит от собратий по перу только восторги, которые не дают ему взглянуть на себя и свои творения самокритично».

Подобное заключение мастера – это стимул работать, совершенствоваться. Критик отмечает, кроме всего:

«Большой плюс его стихов в том, что все они питаются его духовной жизнью, основа которой поиски смысла жизни. Это поэзия сомнений, разочарований, новых обольщений, взлетов и падений духа и вечных проклятых вопросов, которыми мучается на земле каждое новое вызванное к жизни поколение.

И тематический спектр его стихотворений столь многоцветен, что это позволяет говорить как о широкой начитанности автора, так и о чисто внешней демонстрации своих интересов в сфере культуры и истории человечества…».

Вот так я окунулся в магию критики интересного мастера слова, аналитика, Георгия Киселева. Но еще есть его интересное заключение, о котором я поведу речь несколько позже…