ЛитКритика.by

Анатолий Мельников: с каждой книгой следует работать, как с последней

- Насколько необходимо, по-вашему, профессиональное образование для писателя, поэта и критика? Что дает учеба в Литературном институте?

- Мне она дала многое. В Литинституте в высшей степени внимательно и доброжелательно учат тому, что должен знать человек, серьезно интересующийся литературным творчеством и имеющий к этому некоторые способности. Встречи с настоящими мастерами слова – писателями, драматургами, критиками – учеба и роскошь общения одновременно. И, опять же, общение с людьми, которые любят литературу, пишут сами. Любой разговор, спор в такой среде  чрезвычайно интересен. Вы не поверите, насколько далеко могут заходить литературные импровизации. Неточная цитата отмечается и исправляется сразу. Разбор текстов еще интереснее: видишь свою работу со стороны, не обижаясь на критику. У меня на занятиях по журналистике некоторые способные студенты даже после мягчайшего первого разбора текста высокомерно исчезали. Учеба в Литинституте учит внутренней цензуре, формирует чувство литературного языка. В СССР шутили: «Петь могут немногие, а поют все». Это была в большей мере шутка. В эфире звучали настоящие голоса. Не то, зачастую, нынче. В литературе происходит то же самое: авторы пишут, не осознавая, как их произведения будут восприняты окружающими. Если напечатать не выверенный текст – как ни стыдись потом, ничего не исправишь. В истории масса примеров, когда известные писатели пытались изъять из обращения свои первые и несовершенные еще работы. Как писал мне обожаемый всеми нами в литинститутовском общежитии поэт из Архангельска, увы, погибший год назад, Саша Росков: «Даже если все не так - надо писать заново. А то предстанешь перед Господом и чем оправдываться будешь за талант, данный тебе? За искру Божию?».

Мне за свой текст, за форму книги не стыдно. Переписал ее раз двадцать и ручаюсь за выверенность и правильность – это минимальная планка. Хотя даже сейчас можно найти места, где захочется что-то подправить, уточнить. Этот процесс, наверное, и в самом деле бесконечен. «Нет предела совершенству». Так, кажется, у Экзюпери говорил мудрый Лис. С каждой книгой следует работать, как с последней. Не откладывая ничего про запас. Тут я, наверное, совершенно и безнадежно старомоден.

Профессии поэта или  писателя у нас нет. Музыканты есть, художники есть, на них учатся в школах. А писатель... Юрий Казаков крепко об этом сказал в своем «О мужестве писателя».

Поэты, по-моему, (не стихоплеты) – вообще люди космические. В книге они зашифрованы как многоточия в Море Любви. «Кто сказал, что Земля умерла? – Нет, она почернела от горя». Это у Высоцкого в стихах о войне. За подобной образностью чувствуется бездна. Так писать – одного желания мало.

Далее. Чтобы писать прозу, следует непременно знать поэзию, чувствовать ритм слова, фразы. Если же просто говорить об образовании пишущего, то литератор, конечно же, должен быть грамотен и начитан. Это аксиома, опровергаемая нынче на каждом шагу. А вот для критика образование первостепенно. Даже странно, что такой вопрос возникает. Иначе он никакой не критик, а человек, высказывающий свое собственное мнение. И хорошо, если только так. Если только мнение. В литературном процессе критик чрезвычайно важная фигура.  Он нередко выступает в роли разъяснителя произведения не только для читателя, но и для самого автора. Здесь важно все: от лексики до мифологии. Кругозор - широчайший. Критик должен быть в чем-то умнее писателя: ему приходится измерять гармонию алгеброй, извините за штамп. Лекции многих преподавателей Литинститута помнятся мне до сих пор. Лобанова, Джимбинова, Гусева, Еремина, Золотусского и других время от времени перечитываю: помогает держать уровень.

- О романе «ФАГГИ». Первый и самый, наверное, банальный вопрос: как появилась идея? Долго ли вызревала концепция, долго ли писался роман?

- Концепция сформировалась быстро. Сложнее было с формой. Я рос на военной памяти, военных фильмах, книгах, рассказах матери об ужасах и тяготах того времени и казалось, что хуже, чем Великая Отечественная Война не может быть ничего, что после такой катастрофы человечеству остается только развиваться, идти по восходящей. И вдруг – Афганистан, перестройка, анекдоты о дорогих галстуках... Возник простой и наивный вопрос: ну, как люди не понимают? Фантастические достижения техники, космические программы... Человеку дан интеллект, разум, голова. Для чего? Чтобы есть, есть и есть?

Реализовать замысел показалось возможным только в жанре фантастики, хотя фантастом становиться никогда не предполагал. Изначально появился не сюжет или герои – какая-то боль, что ли.  Или недоумение: будет Господь (в романе – Космический Разум) смотреть-смотреть, да и...

Потом подключилось воображение, а его, как известно, не остановишь. Большой объем требует полного погружения в тему. Если же она слишком велика, можно утонуть и вообще ничего не написать. Литература-то дело одинокое.

Однажды  очень повезло со свободной работой. За год с небольшим из чемодана рукописей, набросков и заметок выстроился первый пилотный вариант. А потом уже сам редактор. В общем, лет пятнадцать или чуток больше – от идеи до окончательного воплощения, от маленькой повестушки до издания. Женя Носов, фантаст из Новосибирска, в короткой рецензии по поручению руководителя нашего творческого семинара сказал когда-то: «Все аксессуары фантастики на месте, а вот идея новая, ранее не встречалась». Эти слова долго не давали покоя. Раз уж начал, да еще что-то новое... Пришлось продолжать. Все равно не отпустит. Кроме того, раньше гонорар за книгу позволил бы продолжить литературную работу два-три года. Такая надежда тоже была, как ни смешна она сегодня. Тем не менее, декорации, которые необходимы фантастике, выдержаны. Дело сделано.  Надо идти дальше. Опыт «большой» книги чрезвычайно важен.

- Кстати, о декорациях. Написание научной фантастики требует большой работы, в частности, над источниками технического прогресса. Не отпугнуло?

- Для меня научная фантастика – это то, что ученые писали. Но надо же было как-то объяснить читателю, что творится с героями и почему. Проработал несколько специальных книг – составляешь на их основе абзац-два. Потом еще десять. Или в газете, журнале подхватываешь статью... Тут я себе слабины не давал: в таких вещах главное быть честным перед самим собой. Помнится, когда наш добрый знакомый кандидат медицинских наук доктор Михович заметил, что он бы уточнил две-три почти незаметные медицинские детали, а какие, уж и сам не вспомнит, я был доволен: не оплошал.

- Ваш роман с полным правом можно назвать концентрированным: отдельные моменты так и хочется развить в рассказ, а то и в повесть. Вам не хотелось более подробно остановиться на каких-нибудь эпизодах «ФАГГИ»?

- Концетрированный... Да, пожалуй. Но возвращаться к этому Монблану только по ночам да в выходные с отпусками – мука мученая. Было б лет пять в запасе, может, сложились  бы книги три. А с другой стороны нельзя же все расписывать-раскладывать по полочкам. Тогда это просто развлекаловка. Тем-то и отличается текст от экрана. Читающий вместе с автором творит свою книгу. Исключительную  и единственную. И если что-то хочется развить в рассказ или повесть, то это, по-моему, замечательно.

Любому человеку приятно делать выводы самостоятельно. Я впервые над этим по-настоящему задумался, когда готовился в аспирантуру своего КИИГА (Киевский институт инженеров гражданской авиации). Если есть загадка или посыл, пусть несложные, размышление над ними увлекает, запоминается как свое. Если твоя книга или рассказ заставляют кого-то задуматься, расти, чего больше?

Что касается отдельных моментов... Хотелось бы развить «альпийский эпизод» - он коротковат, но почему-то не получается. Ключ нашелся не сразу. Я бывал в горах и знаю, как мы там меняемся. Когда взят серьезный перевал или стоишь на вершине...

Книга уже была в наборе, проснулся на рассвете оттого, что понял суть открытия. Эла забирают, не давая ему насладиться чужой победой. Вот главное. Победа, вершина у каждого своя. Хотелось в интернетном варианте развить эту тему, написал вариантов двадцать (та еще цифра), но необъяснимый внутренний протест не позволяет на чем-то остановиться. И так много всего. Что-то, кажется, уже не звучит.

Еще не дает покоя сцена избиения стариков. На этот эпизод многие, похоже, обратили внимание особое. Стучится новый замысел, подстегиваемый добрыми и глубокими отзывами о книге от совершенно, порой, незнакомых людей.

Нынешнее равнодушие к семейным ценностям удивляет. Как инопланетянку, помнится, рассматривал в Европе мамашу четверых детей с разными отцами. Живут, конечно, с мамой. Государство очень хорошо помогает. «А чего мне под этих мужей подстраиваться? – спрашивала женщина. – Проще без них». Любого взрослого спросите: хотел бы он еще раз прожить детство без отца?

Нелегко понять и тот факт, что обеспеченные семьи все чаще сдают стариков в дома престарелых. А дети? Когда вырастут? Как поступят они? Малообеспеченных можно хоть как-то оправдывать, но уважать близких, наверное, труднее, чем любить. А душа-то мудреет слезами. Наплакавшись, повзрослевший человек о чем только не пожалеет. И что? Родителей не вернешь, дети далече, живут для себя. Конечно, в воспитании важно в первую очередь – кто воспитатель. С себя начинать надо, а уж потом детей ругать. Вот вам и избиение стариков.

- Одной из главных тем романа является постепенная утрата человеком его духовности. А как насчет утраты духовности литературой?

- Спрашивал в библиотеке – больше стали классику читать. То, что товаром не сделалось... В переполненных книжных магазинах не просто найти что-то для души и каждый раз эти поиски оплачивать. А классика проверена, помнится со школы, раскрывается по-новому с учетом личного жизненного опыта. Прочесть «Анну Каренину», например. Или «Тихий Дон». Рекомендую.

По ТВ, на радио никто литературно-критических передач не ведет, с книжными новинками не знакомит, что прочесть, не советует.  Они решили, что это уже никому не надо. И в маршрутке вы вынуждены на любом радио слушать одну и ту же попсу и пустопорожние разговоры. Удивляюсь, как водители за смену не сходят с ума. И критиков в эфире нет, к сожалению. И обсуждаются теперь не книги, а телепередачи, хотя давно доказано: ничто не заменит ни книгу, ни чтение. Особенно вслух, детям. А  литература просто разделилась на коммерческую и не коммерческую. И они не соприкасаются. Я представил, что как таковая книга выродится совсем. В комиксы. Или в рекламные картинки, видеосюжеты.  И когда-нибудь ее придется открывать заново, как это происходит с персонажами Моря Любви.

И еще: не товарная, не коммерческая литература за месяц не рождается и быстро не раскупается. Но книги души пишутся и будут писаться все равно. Просто авторы этой литературы имеют совершенно иные возможности для работы в сравнении с другими.

- В последнее время популярность научной фантастики снизилась, особенно в кругу молодых читателей (да и молодые писатели к ней обращаются реже). С чем это связано?

- Научная фантастика требует немалой мыслительной работы, в то время как в мистике или фэнтези – никто тебя ни в чем не упрекнет. Твори, летай. Разновидность постмодернизма? Отрицание канонов, чтобы к ним потом и придти? Полная свобода, надежда, что быстро можешь написать, выплеснуть эмоции... Как первые шаги это хорошо. И читателю напрягаться не надо. Но и ему простота такая приедается. Я был озадачен, когда о моей книге студент-компьютерщик высказался так: «Никогда не думал, что фантастика царапает мозги». И вспомнил отзыв директора нашей областной библиотеки: «Это не фантастика, это – жизнь». Кто знает, может, популярность оттого и упала, что авторы слишком далеко улетают, а читателю хочется в чем-то разобраться дома, на Земле. Или в себе самом.

- Какие советы вы хотели бы дать молодым фантастам и вообще молодым писателям? Например, по работе над словом?

-  Я и себя-то писателем не рискую называть. Опять же, старомоден, видно. Литератор, не больше. Для начинающих о писательстве немало написали корифеи, найти просто. «Золотая роза» К.Паустовского, сборник «Как мы пишем». Из своего опыта знаю: когда рассказ закончен – отложить на пару недель, взять карандаш, забыть о сюжете и перечитать все, глядя чужими глазами. Правильны ли слова и на своих ли местах... Рассказ становится рассказом, когда переписывается, переписывается и переписывается. Понятно, сколько раз.  Может пролежать и год, и два. Как говорил У. Фолкнер: «Если у вас получится, вы сами это почувствуете». Вещь должна «зазвучать». И еще: наш язык очень богат. Если слова  «строить», «работать»  или «сказать» употребляются в двух-трех абзацах несколько раз подряд – думайте, как их заменить, читайте словарь синонимов. И настоящих мастеров слова.

Лексическая бедность, как и стилистическая, для литературного произведения неприемлема. Если автор уважает себя и читателя.

Беседовала Елена Королёк