ЛитКритика.by

Эдуард Скобелев: рассказ "Христос"

«Христос»

Эдуард Скобелев

– ...Чего уж тут спорить: людишки помельчали, только материальную заинтересованность и признают. Порыва нет. Уважать друг дружку позабыли. А ведь ведут себя в дебри, в пучину толкают. Погибель наша общая близка. Разве может душа живая вовсе без добра?..

Он и впрямь похож на Христа из «Библии» в исполнении известного шведского актера – фильм этот, признаться, я видел давным-давно за границей, и все перипетии повыветрились из памяти, за исключением длинных волос по самые плечи, темных кротких глаз, страдальчески полуоткрытого рта и смиренных телодвижений Божьего Сына, – идеализированный облик...

– ...Да кто ж из нас, честных интеллигентов, откажется на плаху голову положить, чтобы просветить это заблудшее стадо?.. Руки работы просят – повседневной, истовой работы, творящей ценность и радость людскую... Так и двинул бы пехом по городам и весям – нынче здесь, завтра там,– вослед облакам и зорям. К чему сердцем ни прикипеть – лишь бы всерьез, основательно, без позы и выгоды. Не пресмыкаться перед вышестоящим, не унижать падшего, помочь каждому, кто страждет и мается. Не убояться барышника и фарисея, себялюбца и хулигана – правду в лицо говорить. Только так надо. Только так спасем и спасемся...

Потрясенно слушал я его степенный, проповеднический голос, готовый немедля последовать совету или приказу. Мы стояли в тамбуре вагона, и он, как настоящий заступник, говорил, нисколько не робея, что его слышат другие. И эти достоинства лишь оттеняла манера говорить, как бы окая, но ненавязчиво, почти неприметно.

Красивый и звучный бас, как колокол, источал силу и убежденность. Сыпались цитаты из газетных передовиц, и я с досадой для себя узнавал, что упускаю мудрость, рассеянную в статьях, которые привык считать пустой пропагандой. Я, конечно, непростительно ошибался. Мой новый знакомый доказал это мне легко и просто, как дважды два.

– Вера в правдивое слово нужна. Сказано, «вначале бе слово». Кто в слово проникает, тот и в деле не подведет. Фразам обучились, а смысл слов потеряли. Не оттого ли, братья одного племени, так трудно понимаем один другого?..

«Разве не прав он? Если бы мы, дети одного народа, повсюду искали истину и принимали ее к сердцу, жилось бы куда краше, свободнее и радостнее».

– ...Еду к родственникам на село, – откровенничал он. – Хочу воочию поглядеть, каков нынче народец, сколько в нем культуры и искренности...

Поезд подходил к маленькой станции, где должен был сойти «Христос», – так я назвал его про себя. Увидев, что у него внушительный багаж – два огромных чемодана и пузатый портфель, – я вызвался помочь. Для меня было радостью хоть в чем-нибудь оказаться полезным этому возвышенному и добродетельному человеку.

Чемоданы были громоздкие и одинаково тяжелые, будто камнями наполненные. Мне хотелось самому вынести оба, но «Христос», ласково улыбнувшись, легко подхватил один из них. Другой чемодан и портфель я вынес в тамбур сам.

Одна из вагонных дверей была кем-то уже приоткрыта, лицо мне обжигал морозный ветер, но я, склонный к простудам и потому опасавшийся всякого переохлаждения, в тот момент думал, что даже ангина будет наградой за незабываемую встречу.

– Оделись бы, мил человек, – сказал «Христос», – морозно, а вы даже без шапки. Вот велю вам идти в купе, тут уж я и один справлюсь. Да и встречают меня, кроме всего прочего...

Я не посмел ослушаться: я был весь во власти его доброты и бескорыстия. Представляя себе, сколько женщин торопятся выразить ему самое жгучее признание, но нисколько не завидуя, – разве можно завидовать такому человеку? – я приник к окну и молча наблюдал. Мне хотелось, так хотелось, чтобы «Христос» еще раз заметил меня и приветливо помахал рукою. В долгополом черном пальто и собольей шапке-боярке с бархатным донышком, он был величественным, словно патриарх среди кающихся грешников...

И вот я вижу, как «Христос» обнимает какого-то щуплого старичка – безусого, в солдатской зимней шапке с поднятыми, но не завязанными ушами. Трижды прикасается к его щекам, но не целует, нет, не целует.

«Наверно, отец... Вот такие простые и милые люди рождают этих героев, способных ради нас, более трусливых и слабых, на тернии и крест... Они спасут нас в нынешний роковой час!..»

От вагона чемоданы переносит маленький мальчишка – не более двенадцати лет от роду. Напыжившись, как воробей, он, пятясь, оттаскивает чемоданы от того места, где что-то объясняет «Христос», улыбаясь и жестикулируя обеими руками. Он настолько увлечен, что забыл и про поезд и про окно, за которым я, улыбаясь, стараюсь обратить на себя внимание.

Но вот «Христос», помахивая портфелем, направляется к выходу с крошечного перрона. За ним, изгибаясь под тяжестью чемоданов, семенят старичок и мальчик. Мальчик через каждые три шага останавливается и меняет руку.

«Отрок наказан, – растерянно думаю я, бессильный допустить, что «Христос» больше не обернется в мою сторону. – Отрок наказан. А старик – старик, возможно, никакой ему не отец... Но ведь старик...»

Мне делается как-то не по себе, я вдруг теряю способность думать в эти минуты и уже бессмысленно, как нечто потустороннее, наблюдаю за происходящим. И когда широкая спина «Христа» скрывается за поворотом желтого станционного здания, когда мальчик, поменяв руку, – бежит вслед за стариком и тоже исчезает из поля зрения, когда, коротко прогудев, поезд медленно набирает скорость и вокзал все быстрее и быстрее убегает направо, уступая место сугробам и высоким тополям в опушке изморози, я чувствую безнадежную усталость и головокружение...