«Я настолько горбат!.. Даже страшно, насколько горбат…»
Ай, да Аврутин! Ай, да курилка! Здесь, конечно, лучше бы подошел «прохвост». Это же надо так умудряться раскручивать себя, не утруждаясь особо! И Екатерина Полянская хороша – никаких лишних движений.
Анатолий Аврутин
Решил я после замечательной критики Ивана Ванки «И я бы пошел под те ножи… да какой в этом толк?..» поместить полностью предисловие Екатерины Полянской к очередной книжке А.Аврутина «Нестерпимая музыка». Да вот зацепился за следующие строки:
Я настолько горбат!..
Даже страшно, насколько горбат...
Нет, не потому, что пиит А.Аврутин «горбат», это я и без него знаю, а потому, что… дежавю – эти строки я уже встречал ранее. Когда стал «копать глубже», то просто удивился предприимчивости парочки Аврутин-Полянская. Сразу возник вопрос – а совесть ваша где, господа? Понятно, что лапша – это хорошо, но только не на ушах, поскольку ею не воспользуешься по назначению.
Не стану пространно объясняться. Нашел предисловие Е.Полянской к книге А.Аврутина «Просветление» (Общеписательская Литературная газета, (№12(85)2016). Прочесть его можно ЗДЕСЬ (файл PDF). Так вот, предисловие к книге «Нестерпимая музыка» один к одному, как и указанное выше, лишь имеется небольшое сокращение. Собственно, к последним книжкам Аврутина можно писать одно и тоже предисловие, так как его каждое новое издание является набором прежних стихотворений. И конечно же эпигон не забывает вставлять в каждую книжку стихотворение «Грушевка», тему которого и отдельные выражения позаимствовал у замечательного поэта К.Ваншенкина.
Подумал: возможно, Аврутин сам вставил предисловие Е.Полянской из книги «Просветление» в последнюю книжку. Но поэтесса должна об этом знать, полагаю.
Отмечу также, что Е.Полянская еще в 2009 году написала «ленивый» отзыв на книгу А.Аврутина «Свет вечерний» («Московский литератор» №7, апрель 2009). Пиит уже тогда упоминал о своей «горбатости».
Скажу прямо: господа Аврутин, Чергинец и вам подобные, период вашей беспросветной лжи о своем творчестве закончился. Если появится еще хотя бы один Иван Ванко, вам вообще не будет места в отечественной литературной тусовке, которую вы неимоверно опозорили…
Александр Новиков (#алесьновікаў)
Екатерина Полянская
|
|
***
Опрокинутая бездна Анатолия Аврутина
Никогда не была согласна с теми, кто говорит о закате русской традиционной поэзии. В любой момент просто навскидку могла бы назвать не один десяток имен прекрасных современных поэтов из самых разных мест. Но даже на таком фоне Анатолий Аврутин, на мой взгляд, – ярчайшее и крупнейшее явление, именно явление, в современной поэзии и литературе вообще. Поэт традиционный в самом высоком смысле этого слова. Ведь настоящая традиционная литература – это не только и не столько самовыражение, а также вовсе не самозабвенное выворачивание себя наизнанку перед публикой (дескать, глядите – я такой же гадкий, как вы все), но в первую очередь всегда стремление к бесконечному совершенству, всегда движение в сторону вечности и беззаветное служение ей. Да, традиционная поэзия – это самоотречение и стремление поэта выстроить свой (а, стало быть, и читателя) внутренний мир по высочайшим, порою просто недосягаемым ориентирам. И пусть они практически недостижимы в обыденной жизни, но без этого стремления автора нет и не может быть поэзии как таковой.
И все творчество Анатолия Аврутина являет собой великолепный пример именно такой, настоящей, традиционной, литературы:
И не понять, зачем душе любезно
Напрасное гудение в крови,
В котором опрокинутая бездна
И трепет, что попробуй, улови.
Мало кто задумывается, какой высочайший уровень таланта и мастерства, какое мужество требуется от поэта сейчас, чтобы писать о вещах самых простых и сложных одновременно, о понятиях, которые были есть и будут самыми главными для каждого человека – о любви, ненависти, жизни, смерти... О детстве и Родине... Особенно – о любви в ее всеобъемлющем значении к женщине, своему дому, своей земле, о любви как главной человеческой ценности. Анатолий Аврутин обладает этим талантом и мужеством в высочайшей степени. Он умеет написать о самом сокровенном от вполне житейского:
Кого я в юности любил –
тех и доныне вспоминаю.
До высочайшего:
...И лишь о матери рыдать,
И лишь о Родине молиться.
Написать так, чтобы читатель был буквально пронзен этой сокровенной и высокой любовью, ощутив при этом не только боль понимания краткости человеческой жизни и одиночества перед лицом вечности, но и удивительную радость присутствия этой вечности в себе, в своей душе, отозвавшейся высокой поэзии:
Я настолько горбат!..
Даже страшно, насколько горбат...
……………….
А ты живи – не нужен и не признан,
А, впрочем, можешь даже и не жить.
Но:
...И светает в груди... И душа по-над бренным воздета,
И парит над тобой то ли Родина, то ли печаль.
Да, поэзии Анатолия Аврутина присуще трагическое мироощущение. Но это – высокая и именно «оптимистическая» трагедия жизни, в которой:
Только грохни ведром –
отзовется тоска мировая...
И даже ужас у него не разрушающий личность ужас смертной твари, но... ужас – Отечеству равновеликий...
По большому счету это и есть божественный, созидающий Ужас творчества. И в каждом, даже очень небольшом по объему стихотворении, разворачивается, живет и дышит своя удивительная, вполне законченная история – многоуровневая и многогранная, с зачастую неожиданным житейским и глубоким философским смыслами.
Именно поэтому стихи Аврутина – такие живые и настоящие – заставляя читателя думать и сопереживать, помогают ему со спокойным мужеством принять временность и печаль своего земного бытия, слабость и уязвимость плоти и силу духа, огромность и трагическую неразделенность любви к Родине. Они помогают жить и оставаться человеком в этом сложном, жестоком и прекрасном мире. Ведь в этих стихах всегда присутствует внутренний свет и жар любви, в них есть выход в бесконечность – к свету вечному и жизни всеобъемлющей:
Есть два понятья – Родина и смерть,
Которые почти неразделимы...
или:
Когда Отчизне смертников не хватит,
Тогда Отчизна хватится тебя...
И вдруг:
Но какой горизонт! Но какой горизонт просветленный!
На большую печаль
мне Отчизна ответит печалью,
На рыданье ответит стократным рыданьем она...
Отдельная тема – отношения поэта и времени. Здесь много о чем можно задумываться и рассуждать, скажу только, что Анатолий Аврутин в нескольких поразительно точных штрихах умеет дать портрет целой эпохи:
И дружно глазами тоскуя,
Глядели сквозь влажную даль
На ту, что рубаху мужскую
В тугую крутила спираль...
…………………….
Какая мостовая – а по ней
Какой же чудо-обруч гонит Юрка!
И всего-то лишь несколько строчек, но в них – все, добавить просто нечего, картина создана – зримая, выпуклая, дышащая. Словно бы открыто окно в давно ушедшее время с его воздухом, светом, звуком, с его человеческим горем и радостью.
Время у поэта может измеряться в чем угодно, например, в поездах («два поезда тому назад»). Оно может сужаться:
...до расшатанной дверцы,
До – острой, с зазубриной – края...
Оно может качаться, истончаться, через него могут лететь стрелы («...а во след ей вторая – сквозь время! – стрела полетит»), но оно всегда перетекает в вечность, даже если это – «целая вечность утрат», потому что настоящий поэт – действительно, «вечности заложник у времени в плену».
Конечно, поэзия неуловима, а укрощение мощной, но весьма опасной энергии слова мастерством, способность направить ее в русло гармонии и преобразовать таким образом, чтобы нечто, звучащее в пишущем, зазвучало и в читающем, – великая притягательная тайна.
Она, эта тайна поэзии, бесконечно больше и древнее нас, поэтому вряд ли существует ее исчерпывающее определение. У каждого оно свое. Но если я хотя бы отчасти права, и поэзия – это все-таки энергия рвущейся в бесконечность боли бессмертной человеческой души, запертой в смертном и конечном теле, но энергия, преображенная гармонией, тогда это и есть волшебство, превращающее обычные человеческие слова и строки в нечто неизмеримо большее. Только в его незримом, неосязаемом присутствии все звучащее в пишущем вдруг начинает звучать и в читающем. Только когда оно, это волшебство, есть, человеку становится печально чужой печалью, светло – чужим светом, но сердце его болит при этом от своей любви, от своей памяти. И вот именно это волшебство в полной мере присуще стихам Анатолия Аврутина, поэзию которого я бы определила для себя как удивительный сплав страстей высочайшего накала и мудрости человека, много повидавшего и испытавшего на своем веку, гражданского мужества и тонкого лиризма. Я определила бы ее как пульсацию под безупречной с точки зрения формы оболочкой стиха до предела сжатой энергии боли, причиняемой миром, и в то же время сочувствия этому беспощадному и одновременно хрупкому миру, энергия великой любви – горькой, безнадежной и бесстрашной.
Поэзия Анатолия Аврутина – и от жизни, и сама – жизнь. Та самая, где в строки переплавлена человеческая судьба. Это – когда вокруг тебя:
Ни души, но все вокруг – душа...
Это – предвечный, необъяснимый с рациональной точки зрения (но ведь поэзия и обращена к иррациональному в человеке, больше к душе, нежели к разуму, к иной стороне разума, если хотите) почти невместимый человеком ужас творчества, о котором сказано еще в книге Иова.
Это – когда ты вроде бы вне мира и оттого видишь мир целиком почти со стороны, но вместе с тем ты – настолько внутри мира, что не просто понимаешь его изломанность и боль, но сама линия излома этого мира проходит через тебя:
Мир изломан... Линия излома
Бьется синей жилкой на виске.
Все сказано. Невыносимо просто о самом сложном. И так полно, что и добавить больше нечего, да и незачем.
Екатерина Полянская,
поэт, лауреат премии им. Анны Ахматовой,
г. Санкт-Петербург
