"Ибо все, что я пишу и создаю сегодня и буду сотворять завтра, вижу в том незримую поддержку и улыбку моего страстного, непутевого, горячего в поступках и желаниях, страстях и бедах человеческих, моего незабвенного отца. Может, таким образом облегчу перед ним свою вину, и маленькая девочка с непослушными косами, заплетенными его добрыми руками, перестанет молчаливо заглядывать мне в самую душу".

Ирина ШАТЫРЁНОК, "Старый двор".
Вы тут: Главная»Рубрики»Писатели»Поэзия»

Плачет где-то молодость, схоронясь в дупло…

22/09/2016 в 19:09 Александр Новиков критика

Наверное, нет ничего зазорного в том, что в журнале «Нёман» публикуют стихи белорусскоязычных поэтов в переводе. Возможно, дают лучшую палитру, а русскоязычных поэтов, – кто-то из них считают себя русскими поэтами, – не хватает в «портфеле» журнала. Так в номерах за этот год можно найти стихи в переводе с белорусского Станислава Володько, Ирины Богданович, Миколы Шабовича, Алеся Бадака, Миколы Метлицкого, Владимира Мозго. Алесь Жук сам себя перевел.

 

В журнале №8 помещены стихи Виктора Гордея в переводе Елизаветы Полеес. Каких-либо огрехов перевода я не обнаружил, значит, автор одобрил русскоязычный вариант стихов и я поведу речь о его творчестве.

 

Основное общее настроение произведений – философская и любовная лирика. Автор не молод, и в поэзии присутствуют общие воспоминания. Ощущается тоска по дням былым.

 

 

Открывает подборку стихотворение «Листок». Мне кажется, что автор перепутал круговорот веществ в природе и их гравитационные возможности.

 

Упал на траву, на песок,

Канул в Лету.

Ужель этот желтый листок

Кружит планету?

 

Вновь лето сжигает мосты,

Тучи – на дождик.

И жаждет душа чистоты.

Может, возможна?

 

Идти и идти бы вперед,

С песней хорошей.

И даль, и виски заметет

Белой порошей.

 

Потом – журавлям прилетать

С теплого юга,

Чтоб жизнь повторять, начинать

С первого круга.

 

Земля даст и краски, и сок

Травам и веткам...

Ужель этот желтый листок

Кружит планету?

 

Читатель буквально понимает череду событий, с связи с этим поэты просто обязаны выстраивать образы и ситуации так, чтобы они воспринимались однозначно. В самом начале получается, что листок упал и канул в Лету.

 

Здесь несколько неуместен фразеологизм «кануть в Лету». В греческой мифологии Лета – река забвения в Аиде, подземном царстве; души умерших по прибытии в подземное царство пили из нее воду и забывали всю свою прошлую жизнь. Название реки стало символом забвения; возникшее отсюда выражение "кануть в Лету" употребляется в значении: навсегда исчезнуть, быть забытым. В любом случае, упавший листок сразу не исчезает.

 

Вопрос, поставленный в начале стихотворения, приводит в недоумение.

 

Строки второго четверостишия просто некие «одиночные выстрелы» в разные стороны. И неужели душа настолько загажена?

 

«И даль, и виски заметет // Белой порошей». Полагаю, что «даль» и «виски» рядом поставлены напрасно. Во-первых, пороша не может замести даль. Как ни старайся зима, а даль останется. Пороша может занести следы, дорожки, тропинки… Трудно вообще представить, как пороша (в понятии «седина») заметет виски. Это лирический перекрут автора. Виски припорошены сединой – понятно.

 

И вот у автора возникает потребность вернуться к листку: надо же как-то оправдать вопрос в начале стихотворения. Но получается довольно грубо, непоэтично. Не понятно, каким образом земля дает краски и сок. Причем, травам и веткам. Природные процессы говорят совершенно об обратном.

 

Итак, почему листок кружит землю так и осталось непонятным.

 

Следует отметить, что в середине стихотворение пересыщено глагольными рифмами. В одной строке даже два глагола: «Чтоб жизнь повторять, начинать...». Это не поэтично и очень коряво.

     

 

От второго стихотворения «***Молодость по Божьей воле…» и по ритму и по содержанию просто разит юмором.

 

***

Молодость по Божьей воле

Плачет птицей в тростниках.

Мне ни лесом и ни полем

Не дойти туда никак.

 

Я живу порой в сомненьях:

Что же значит грусть твоя?

Слышу, вижу в отдаленье

Очень юную  тебя.

 

Километром, может, сотым

Я спешу на голос твой.

Только гати и болота

Скрыли счастье пеленой. 

 

Как мне быть с мечтой такою?

Не безумствую ли я? 

Только там, за синевою, 

Плачет молодость моя.

 

Здесь и комментировать особо нечего. Поэт придал молодости плоть и забросил ее, как полагает, в тростники: сама же она не могла там заплутать. Причем молодость голосистая: или песняка режет или с собой разговаривает.

 

Автор дает понять, что молодость имеет возраст – может быть очень юной, значит, и старой.

 

Поэт уверенно указывает, что молодость заплутала в тростниках, но не может пробиться к ней сквозь гати и болота. Так, может, она вовсе и не в тростниках?

 

Последнее четверостишие слеплено из рифм, а смысл не совсем понятен.

 

 

Осень, листья (печальные), птицы, молодость… кочуют из стихотворения в стихотворение. Для одной подборки их много. В автобиографичном стихотворении «***Осени ложится лист печальный…» поэт награждает различных птиц эпитетами и строит на этом сюжет. Он сводится к воспоминаниям, из которых следует, что юность и молодость лирического героя прошли в сельской местности. Это видно хотя бы потому, что за «страстью тайной» (сексом) героя наблюдали совы. Однако это молодца не смущало. В целом стихотворение душевное, но слишком пересыщено пернатыми.

 

***

Осени ложится лист печальный,

Все короче и короче дни.

Словно птицы, в край стремятся дальний

Годы невозвратные мои.

 

Детства дни мелькнули, словно чайки,

Меньше стало в жизни суеты.

Шумных говорливых галок стайкой

Прочь умчались юности мечты.

 

Соловьи  свидетели свиданий,

Беззаботности былой дрозды,

Совы  очевидцы страсти тайной

В синеве растаяли, как дым.

 

Им на смену из краев морозных 

Прилетели новые жильцы:

Лебеди забот и дел серьезных,

Опыта посланники  скворцы.

 

Лист опал, и снег его припудрит.

Станет и прозрачней, и светлей.

И дождусь я птиц однажды мудрых,

И дождусь я белых журавлей.

 

 

И последнее стихотворение, о котором я расскажу, хотя оно не завершает подборку.  

 

* * *

Что ж, давай поговорим сердечно

Иль поплачем до рассветных зорь.

Закричали журавли над речкой,

Эхом отозвался темный бор.

 

Двое нас сегодня, нелюдимых.

Тишину разбудим долгих лет.

На сосне высокой в небе дымном

Серп луны повис, как амулет.

 

Это вздох мой, горький и печальный,

Или вскрик прощальный журавлей?

В этом нету абсолютной тайны:

В лес привел тебя я, как злодей.

 

И теперь в лесу пред целым светом

Я сижу, а рядом ходишь ты.

Не спасемся лунным амулетом

Мы от дней бегущих череды.

 

Будет разговор тяжелым, знаю.

Но откликнись только, что ж ты сник?..

Где-то рядом молча он блуждает.

Кто он  тень моя, судьба, двойник?

 

Стихотворение начинается, как и нередко другие, с загадки. Поэт с кем-то хочет поговорить.

 

Я не могу представить, как «серп луны» мог повиснуть на сосне, но в «небе дымном». Сосна очень высокая? И почему небо дымное?

 

Далее узнаю, что лирический герой, как «злодей» кого-то привел в лес. Насильно. Но в конце становится ясно, что он не понимает, кого же привел.  

 

 

Если автор станет читать свои стихи хорошо поставленным голосом со сцены или в интимной, уютной обстановке, то они могут восприниматься гармоничными и целостными. Но при более тщательном знакомстве с ними оказывается, что стихи не столь изящны.   

Оставить комментарий (9)
Система Orphus

Нас считают

Откуда вы

free counters
©2012-2016 «ЛитКритика.by». Все права защищены. При использовании материалов гиперссылка на сайт обязательна.