ЛитКритика.by

Два признака графомана

Хочу сразу отметить, что я изложу собственные обоснованные наблюдения.

Как и всякое новое, мои выводы могут не приниматься, но пройдет время, придет осознание сказанного мною, и тогда можно будет делать выводы. Хотя, возможно, кто-то сразу поймет о том, что я скажу.

 

Александр Новиков

 

 

Среди продвинутых читателей и в писательской среде, наверное, самое употребляемое слово «графоман». Однако с большой вероятностью я могу сказать, что немногие понимают его суть, а больше полагаются на интуицию.

 

Я уже отмечал, что «графомания» не является психиатрическим диагнозом. Вот как она определена в известном «Толковом словаре психиатрических терминов» (В. М. Блейхер, И. В. Крук, 1996, Ростов-на-Дону, «Феникс»)[1]:

 

Графомания (от греч. grapho – писать, чертить, изображать и греч. mania – страсть, безумие, влечение) – патологическое стремление к сочинению произведений, претендующих на публикацию в литературных изданиях, псевдонаучных трактатов и т.п. Графоманические тенденции нередки у сутяжных психопатов.

 

Оставим «сутяжных», это, в большей степени, порождение советского периода, советской психиатрии. Как же можно разобраться с графоманами и графоманией? Опять сошлюсь на Книгу книг – «по плодам (делам) их узнают их». Где-то так. Т.е., у этого явления можно выделить конкретные признаки, реальные следы.

 

Не помню, что бы находил в высказываниях талантливых или гениальных писателей что-то подобное: «Ой, я всегда писал свои произведения с трудом. Мне было противно даже браться за перо». Т.е., стремление к сочинительству всегда присутствует. Причем, сам процесс доставляет удовольствие, в связи с тем, что талантливый писатель творит, обычно, в трансовом состоянии.

 

Поскольку стремление к писательству является непреодолимым, то общим признаком, который с большой вероятностью указывает на графоманию, является количество написанных произведений. В общем – количество выданного текста. Графоман, как и алкоголик, например, не может остановиться: оставить творчество или бумагомарание. Он зависим от самого процесса письма. Но есть и частные признаки.

 

1. «Рваный» текст

 

В произведениях и стихотворениях (если они не бредового содержания) описываются различные события. Наиболее объемными являются романы. Но, пожалуй, ни в одном произведении невозможно непрерывно отображать события, поскольку они относятся к разным ситуациям, лицам, отрезкам времени… Самыми непрерывными из того, что я вспоминаю, являются события в широко известном с советских времен фильме «Гараж». Но практически все художественные тексты дискретны – т.е., события периодически прерываются. Однако произведение при этом остается целостным.

 

Что же такое «рваный текст»? Такой результат творчества еще никто не описывал. Во всяком случае, мне не известно об этом. Если кто встречал рассуждения, подобные моим, подскажите, и я не стану себя считать автором неологизма «рваный художественный текст».

 

Каждый читатель, а тем более, писатель, может без труда проанализировать любое произведение, которое читал или читает: вот одна сцена, затем, ее сменяет другая. Между ними может не быть связей. Читатель замечает, что текст периодически разделяется звездочками – «***» – либо отдельной дополнительной строкой. Текст может быть разбит на части, которые, в свою очередь, подразделяются на главы разных размеров. Могут быть отдельные подзаголовки… Однако весь текст, несмотря на дискретность, является гармоничным. Но только не у графоманов.

 

Представим процесс творчества графомана. Вот автор закрывается в излюбленном пространстве, где обычно производит свои тексты. Подготавливается к творческому процессу, постепенно входит в сладострастное состояние, которое ему доставляет удовольствие (иначе это не графоман), и начинает создавать текст. Продолжительность такого процесса у каждого разная и может длиться многими часами.

 

 

И вот графоман обмяк, закончил свою работу. Не потому, что надоело, а по банальной причине – иссякла энергия. Причем, если писательство сопровождается опрокидыванием килишков (шкаликов), то процесс творчества может оказаться коротким.

 

А что же дальше? Графоман создал текст, иногда, огромного размера. Так главный герой романа «Москва-2042» В. Войновича, писатель-диссидент Виталий Никитич Карцев, прототипом которого является сам автор, выдавал в день до двадцати пяти страниц текста. Ему никто из домочадцев не мешал, поскольку неплохо жили за счет его творчества.

 

Итак, что теперь делать с текстом, который является «сырым» и не может быть отдан в печать. Его нужно править. А есть ли на это у графомана силы? Нет. Здесь уместно провести параллель с похмельем алкоголика – «что-то ничего не хочется…».

 

В результате графоман «с большего» редактирует текст. Конечно, такие тексты хорошо умеют распознавать редакторы издательств и они не попадают в печать. За редким исключением, например, по блату или при соблюдении особых требований.

 

А что же с текстом? Наряду со слабой художественной составляющей (тяги к писательству мало, нужен еще талант), события в произведении часто не стыкуются. Это относится к датам, периодам времени, историческим фактам… Как черти из табакерки в произведении могут появляться неизвестные герои. Но, главное, происходит разрыв повествования. Т.е., прерывается одно событие и появляется другое, никак не связанное с первым. И трудно вообще найти логические связи. Это и есть «рваный текст». Надо привести примеры, похоже. Это делать мне несколько неудобно, поскольку они будут из творчества конкретных авторов, но, как говорится – истина дороже.

 

Следующее от Екатерины Насуты, ее короткого рассказа «Время ушло».

 

Эмилия собирает жучков у железной дороги и встречает Повешенного. Вот проблемный текст:

 

И Эмилия Хандервуд, мужественно воздержавшись от обморока, предложила:

– А не желаете ли вы чаю испить?

 

Повешенный видел дорогу. Она больше не походила на мечи великанов, но скорее – на Ёрмунганда, разделенного надвое. Кости Великого Змея держали мир, но Повешенный слышал, как стонет земля под тяжестью его.

Наверное, ему было жаль землю, как жаль и самого Змея. Половины его бежали друг к другу, но, распятые на костылях, не сталкивались.

– Вздор какой, – сказала Эмили, отрываясь от наброска. – В ваших мыслях совершеннейшая сумятица и ненаучный вздор.

Окинув композицию критическим взглядом, она переставила микроскоп поближе к Повешенному.

– Будьте добры повернуться. Ваш профиль восхитительно ужасен!

 

Здесь, в этом коротком отрывке, два «разрыва текста». Между «…испить?» и «Повешенный…», а так же между «…сталкивались» и «– Вздор…».

 

Если кто-то найдет связь и обоснует ее, мне будет интересно.

 

А вот что получилось у Т. Устиновой в самом начале «Хроники гнусных времен». Разрывы текста я обозначу множеством точек:

 

Это очень просто. Нужно только ни о чем не думать.

Все будет хорошо. Просто не думать о том, как это будет. Нельзя жалеть старуху. Хватит, пожила, пусть теперь даст пожить другим. Конечно, она ни в чем не виновата, но раз уж она оказалась прямо на пути, то и черт с ней. Ждать, когда помрет сама, – некогда. Времени мало, очень мало, совсем нет. Еще чуть-чуть, и она может открыть тайну, и тогда руки будут связаны. Надо успеть управиться.

………………….

Успеет!..

В коридоре горели всего две лампы, и пахло цветочным мылом и еще какой-то парфюмерией – старуха наводила красоту. Это она умела. Никто в жизни не дал бы ей ее семьдесят с гаком.

……………………

Лето, жара, питерское солнце, ошалев от собственной смелости, плавит асфальт… Бабушка покупает мороженное…

 

Текст идет без всяких лишних строк, звездочек… Сплошной текст, но смысл разрывается.

 

О «разрывах» текстов в произведениях В. Гниломедова уже говорилось. Можно найти их и у И. Шатырёнок. Например, в рассказе «Фифа» из сборника «Бедная-богатая Валентина…». Однако, если у Е. Насуты и В. Гниломёдова достаточно подобных проблемных мест, то у Ирины их немного.

 

Каковы могут быть основные причины производства таких текстов? Во-первых, автор может держать в памяти события, и они логично выстраиваются, но на бумагу попадают не все подробности. Во-вторых – спешка и нехватка времени на вычитывание: если надо создавать произведение в один-два месяца, иначе – издательство будет недовольно. Еще – неспособность автора понимать текст и находить проблемные места.

 

2. Создал, напечатал – и забыл.

 

Автор создает произведение, печатает его за счет издательства или спонсоров, и забывает о произведении. Именно такое откровение мне пришлось услышать от одной писательницы, когда я рассказал о некоторых огрехах ее книги – «меня не интересует судьба моих произведений». Мне это показалось довольно странным. Обычно, писатели хотят знать отзывы о своих творениях.

 

Такой феномен также объясним – графоман получил все от творческого (или не очень) процесса, остальное ему не интересно. Подобную ситуацию можно сравнить с женщинами, которые проводят время в любовных утехах, а результат их – детей – разбрасывают по родителям или детдомам.

 

Многие графоманы пишут в стол, даже не предпринимая попытки публиковаться.

 

 

Можно ли сказать с полной уверенностью на конкретного писателя – «графоман»? Ну, а кто может запретить оценивать творчество или отдельное произведение? Однако я стараюсь не допускать прямых оценок. Кроме того, признаки, о которых я упомянул, могут случайно демонстрировать и не графоманы. Необходим системный подход в оценке творчества каждого конкретного писателя.

 

Так же всегда следует помнить, что в ответ на – «да ты, батюшка, графоман!», можно услышать – «нет, я пишу просто от нечего делать…» Только сам автор может сказать – непреодолимое у него желание к творчеству или нет…